Имена - [112]

Суровый молодой человек сопровождает свои фразы плавными жестами, потом выразительно рубит воздух ладонью. Среди этих голых деревянных стен, на умирающем свету он — сила, величавая мошь. Они пришли сюда, чтобы молиться вместе, говорит он. Они подготовятся, узрят свет, и на них снизойдет власть Духа Святого. Когда мы называем мир падшим, мы ведь имеем в виду не леса, поля и зверей. Мы имеем в виду не внешнее, правда? Он обещает им, что они заговорят словно из материнской утробы, словно из чистой души до рождения, до всякой крови и порчи.

В его речи много остановок. Все обещания разделены паузами. Он создает напряженность, ожидание. Струи дождя омывают пшеничные нивы. Дайте же мне услышать этот прекрасный журчащий поток, говорит он. И смотрит на них, теперь уже с молчаливой настойчивостью. Кто-то пробормотал что-то, мужчина в переднем ряду. Небо раскрылось, говорит проповедник. Дождь нисходит на нас.

Он движется между ними, трогая одного за плечо, другого за голову, чуть ли не теребя их, напоминая о том, что они забыли или намеренно решили не замечать. Дух уже рядом. Покажите мне, где в Писании говорится, что мы должны свободно беседовать с Богом именно по-английски. Смешно, ответите вы. Нет такого места. Павел в Послании к коринфянам сказал, что люди могут говорить на языке ангелов. И мы в свое время подтвердим его правоту.

Дай волю своим устам. Свяжи старый язык и освободи новый.

Мальчик заворожен напором и решимостью молодого человека. Его речи ошеломляющи, неотразимы. Мальчик слушает его чистый голос, смотрит, как он закатывает рукава и кисть его начинает метаться туда-сюда, касаясь людей, сжимая их плечи, с силой встряхивая. Мать Оуэна, зачарованная, тихо приговаривает на скамье: Боже-Боже-Боже. Вот впереди кто-то зашевелился, в воздух взлетела чья-то рука. Проповедник оборачивается, идет к алтарю, на ходу говоря с человеком, увещевая его. Он не спешит, не повышает голоса. Шум и спешка лишь в голове Оуэна. Проповедник вновь поворачивается лицом к пастве, смотрит, как человек в переднем ряду встает на ноги. Отец Оуэна встает на ноги.

Увлажнитесь, говорит проповедник. Дайте мне услышать журчанье ручья. О чем я говорю, если не о свободе? Будьте собой, вот и все. Будьте свободны в Духе. Позвольте Духу разбить ваши оковы. Вы начинаете, Дух подхватывает. Это самая легкая вещь на свете. Так смелее же, увлажнитесь. Я слышу в вас Дух Божий, слышу его томление. Пусть же он выйдет наружу и потрясет вас. Приготовьтесь, он совсем рядом, он за ближайшим углом, он несется по быстрине, с ним уже не совладать. Я хочу услышать этот прекрасный журчащий ручей.

Тишина. Ожидание почти невыносимо. Мальчик буквально скован. Похоже, что время останавливается вместе с проповедником. Когда он заговаривает, все вокруг начинает шевелиться, двигаться и жить. Только его голос может подтолкнуть собрание вперед.

Пришла пора увлажниться, говорит он. Увлажните уста.

В своем закроме, в этой перевернутой лунной урне, он задумался о значениях экстаза, смотри греческий: смещение, выход из ступора. Так оно и было. Свобода, побег из условий идеального равновесия. Обычное понимание преодолено, «я» и его механизмы забыты. Не это ли и есть невинность? Не на языке ли невинности говорили те люди, выплевывая слова, точно камешки? Глубокое прошлое нашей расы, прозрачное слово. Не его ли они жаждали, заполняя мир своей ужасной священной болтовней? Стать детьми человечества. Заснуть. Кануть в сон, как усталые дети под огромной белой волной простыни. Он и сам уморился. Утомленный, смежил веки. Еще немного, еще чуть-чуть. Сейчас необходимо было вспоминать, длить эту грезу о первобытной земле.

Его отец стоит прямо, закрыв глаза, и говор льется из него, удивительно спокойный и размеренный. Оуэн видит, как проповедник подходит ближе. У него странный и ясный взгляд. Мощные предплечья, переплетенные темными жилами. Повсюду ликование и голоса, всплески голосов, движение там и тут. Эта речь прекрасна по-своему, перевернута, нерасчленима, она словно отсутствует. Она как бы не совсем здесь. Она течет сквозь и над. Проповедник изредка роняет поощрительные фразы, отмечая то, что он видит и слышит. Он говорит об этих поразительных вещах вполне буднично.

Они были простые и откровенные люди, думает человек, скорчившийся в темноте. Они заслуживали лучшего. Чтобы примириться с крахом и истощением, им довольно было этого убогого прибежища на ветру. Они были славные люди и старались найти дорогу в жизни, руководимые искренней добротой и любовью.

Кромки облаков горят неоном. Металлический свет падает на скудные пастбища, на ровные далекие поля, на педантичные руины старых городов.

Благослови их.

«Благослови их».

Он сидел в своей маленькой комнатке не шевелясь, глядя в стену. Взгляд его еще был устремлен в прошлое, в воспоминания, голова склонена к правому плечу. Лицо точно светилось изнутри — я читал на нем полнейшую отстраненность человека от его физического состояния, безоговорочное приятие, сокрушительную веру в то, что ничего уже нельзя сделать. Неподвижность. Рассказ слился с событием. Мне пришлось напрячься, чтобы сообразить, где мы.