Имеет свойство яда - [2]

Сокольского же порядок явно не огорчил. По тому, как его рука легла на краешек стола, а пальцы легонько постучали по полированной крышке светлого дерева, — гость очень даже одобрял. Руки, кстати, красивые. Настолько, что Олег старался на них не смотреть. Такие руки положено иметь музыканту-виртуозу. Можно любоваться часами. Первый раз он это отметил, когда забирал контракт у Сокольского, чтобы понять суть и, как потом окажется, растолковать и без того понятные тому вопросы.

— Видите ли, Олег. В прошлый раз Виктор Евгеньевич не сообщил мне один нюанс, — спокойно сказал Сокольский и положил на стол злополучный контракт.

Выражение лица — сама доброжелательность. Только светло-серые глаза смотрят внимательно-внимательно. А при повороте головы свет падает так, что кажется, будто вспыхивают серебристые лукавые огоньки.

Тяжело было признаться самому себе, что Сокольский его интриговал и заставлял напрягаться одновременно. Выглядит всего лет на пять-семь старше самого Олега. Сорок ни за что не дашь, но Олег помнил дату рождения. Смуглый, кожа скорее с золотистым оттенком, чем с коричневым. Чеканный профиль, на узких губах полуулыбка. Волосы черные, короткая стрижка. В висках — едва заметная проседь. И лишь она намекает, что внешность сидящего рядом несколько обманчива.

— Какой же? — невозмутимо поинтересовался Олег, уже смутно догадываясь, что зараза-шеф, «человек нюансов», наделал.

— Пункт двенадцать один пять, — любезно сообщил Сокольский.

«Сволочь, — мрачно подумал Олег. — Просто сволочь. Говорил же, что угодно делайте, только не привлекайте внимания к этому пункту. Иначе не открутимся. Господи, какой идиот составлял этот контракт и подписывал?»

Хотя, конечно, какой — подписывал, Олег прекрасно знал. Шеф и подписывал, но вот вчитаться не пожелал. А зря. Халатное отношение к таким вещам всегда приводит к большим деньгам. Которые медленно, но верно утекают из кармана.

Олег сделал вид, что внимательно изучает документ. На самом деле, конечно, дело было не в изучении, а в том, что надо быстро сообразить, как красиво выйти из ситуации. Внешне он себя не выдаст, бывали ситуации и посложнее. Но все равно неприятно.

— Да, конечно, — кивнул Олег и поднял взгляд на Сокольского. — Что именно нужно уточнить?

И вдруг понял, что его рассматривают. Не нагло и не откровенно, а как-то задумчиво. Но при этом не пытаются прекратить разглядывание. И почему-то показалось, что открытое окно не спасает, и в кабинете снова душно.

Сердце пропустило удар, губы вдруг пересохли. Долой эмоции. Напротив сидит акула. Стоит только сделать неверный шаг, откроет пасть, мило клацнет челюстями и сожрет тебя с костями. Это, конечно, неприятно. Разве что… устроить ей несварение.

За окном засигналила машина. Сокольский не торопился объяснять, впрочем, это и не нужно было. Но и Олег так просто не уступит своего. Если шеф повел себя, как придурок, то надо хотя бы попытаться спасти ситуацию. Еще бы только владелец «Корсара» не смотрел, как хищник на лакомый кусок.

«Интересно, каков он дома? Вероятно, женат на красавице, она бизнес-леди, а няня воспитывает детей. Хотя… возможно, и нет. Вполне могут быть хорошими родителями».

Но руки… Кольца нет. Правда, в наше время это не показатель. И пальцы такие… ему бы на музыкальном инструменте играть или показывать фокусы, когда забываешь про реальность, глядя только на гибкие пассы, веря уже не в магию представления, а в волшебство этих прекрасных рук.

— Олег, — вкрадчиво произнес Сокольский, — вы же понимаете…

Грабар понимал. Еще как понимал. И где-то целый час после этой фразы завуалированно говорил: «Да, Владислав Алексеевич. Конечно, Владислав Алексеевич. Вы, безусловно, правы, но, видите ли…».

За окном начало темнеть. Откровенно хотелось поесть и совсем не по-деловому завалиться спать. С утра на ногах: то в управление, то в суд. Человек нюансов, шеф незабвенный, умудрился наделать столько хвостов, что обзавидовался бы любой японский бог. Хвосты росли, как у мифической лисы-кицунэ, и отпадать совершенно не желали.

Голос, кажется, немного сел. Говорить сегодня пришлось очень много, голосовые связки не выдерживали. Сокольский слушал его с легкой улыбкой. Не сказать, что издевательской, но такой… вежливо-заинтересованной. И не в разрезе: «ой, и правда, не можем с вас поиметь денег?», а — «прекрасно, а что следующее выдумаете… Олег?»

Сокольский произносил его имя с какой-то необычной интонацией. Уловить оттенки не получалось, но почему-то казалось, будто нечто ускользает. Нечто важное.

Хотелось уже на все плюнуть и выразительно глянуть на часы.

— Что ж… — неожиданно мягко произнес Сокольский. — Разговор действительно… долгий. А уже… — Он повернул голову, глянул в окно. В то же время Олег чувствовал, что за ним по-прежнему наблюдают: цепко, внимательно, захочешь — не сбежишь. — Поздно. Вы будете не против, если мы перенесем нашу беседу, скажем, на послезавтра?

«О боже, да. Исключительно „за“ всеми частями тела» — подумал Олег.

Но лишь кивнул, давая понять, что возражать не станет. И возможно, еще бы и пообсуждал, так как работа прежде всего, но…