Имбирь и мускат - [26]

Карам избегал смотреть Мандипу в глаза. Его неясные подавляемые чувства казались сущим пустяком по сравнению с тем, что пережила Сарна.

— Мина Маси говорит, это сараап. Проклятие. «Мангал да сараап» — так она его называет, потому что девочки родились во вторник — дурная примета. Как знать? — сказал Мандип.

Караму очень хотелось принять это объяснение, за ним можно было спрятаться, как за щитом. Обычно он не верил в предрассудки, но если вся семья признает сараап, то никто не станет винить его в смерти ребенка. Однако он не допустил к себе такой снисходительности и недвусмысленно заявил:

— Чушь! Проклятий не бывает.

Мандип втянул щеки и немного помолчал. Потом, не глядя на Карама, он произнес вслух то, что вертелось на языке у всех, хотя никто не смел сказать: «Ты не должен был уезжать. Здесь ты был нужнее».

Когда Мина Маси прокричала «Сараап!», Сарна подумала, что та указывает на нее. Ведь это ее прокляли, разве нет? Иначе почему ее постепенно лишали всего, что она любила? Повитуха свалила вину на день недели, и Сарне пришлось искать другое объяснение. Она всегда любила Пхулвати больше — на мельчайшую крупицу, чем Джагпьяри. Укладывая Пьяри в изножье кровати, она оправдывалась перед собой тем, что матрас слишком узкий. На самом же деле она хотела быть ближе к старшей дочке, Пхул, такой бледной, хрупкой и странно похожей на мечту, от которой Сарна была вынуждена отказаться. Теперь она не могла смотреть на вторую малышку. Всякий раз, взяв ее на руки, она отводила глаза, точно переполнявшая их любовь была смертельной. Совсем как та, что в ее легких: ведь Пхул погибла в тепле материнского выдоха. Значит, это ее вина, верно? Другой причины нет. И даже доктор Икбал не смог ничего объяснить.

«Вдруг мне нельзя любить и быть любимой?» — думала про себя Сарна. Хотя ее руки сами тянулись к Пьяри, она сопротивлялась. Когда заболела грудь и из нее стало сочиться молоко, Сарна не смогла кормить дочь. Она даже обрадовалась страданию, притупляющему другое, более сильное — душевное.

Бесконечный поток скорбящих, в котором Карам нашел для себя спасение, помог и Сарне. Всегда нужно было заварить чай или помыть посуду, отвлечься. Сарна настаивала на выполнении своих домашних обязанностей и даже вымолила у Персини ее неделю готовки. Погрузившись в глубокие размышления, она резала овощи, варила, жарила и не замечала, как слезы с тихим всплеском капают в кастрюлю. Только потом, пробуя блюдо, она с тревогой замечала пересол и влажные следы на своих щеках. Тогда она бросала в далы и карри целые картофелины или большие куски теста, чтобы они впитали соль ее горя. Если это не помогало, разбавляла кушанья водой. День за днем семья питалась пресным варевом, таким же унылым, как взгляд Сарны. Или горьким, отдающим смертью Пхул. Наконец Биджи не выдержала. «Хаи, хаи! — Она скривила лицо, прожевав едкую пищу. — Я понимаю, что у тебя беда, но вовсе не обязательно травить нас своей печалью! Возьми себя в руки. Ты не первая, у кого умер ребенок». Эти слова Сарна восприняла как очередной упрек, заталкивающий ее обратно в угол, давящий на нее с убийственной, свирепой силой. Она не могла понять Биджи — та пережила несколько выкидышей, однако нисколько не сочувствовала чужой беде. Может, она стала невосприимчива к боли? Вот что происходит, когда слишком много страдаешь. Сарна так не думала. Ее собственный опыт подсказывал, что боль душевная никогда не прекращается. Это тебе не ветрянка — раз переболел и забыл. Нет. Она повторяется снова и снова, бередя прежние раны.

Сарна заметила, что Карам держится от нее на расстоянии и не смотрит в глаза. Ему было невыносимо находиться в доме, и она завидовала, что муж в любое время может выдумать предлог и сбежать. «Я еду в город искать работу», — говорил он и пропадал на несколько часов. «Вернись! — хотелось закричать ей. — Возьми меня с собой! Забери меня отсюда!» Она мечтала найти в его близости утешение и в то же время желала наброситься на него с проклятиями. Если бы Карам не уехал, ей бы не пришлось спать с Пхул и Пьяри в одной кровати. Она не проснулась бы среди ночи, чтобы найти рядом бездыханное и холодное тело малышки. Если бы… если бы…

Сарна слышала, как в ту ночь Карам зашел на кухню, но ей хотелось его наказать, увидеть его страдания. И все же про себя она молила: «Прошу, прикоснись ко мне. Пожалуйста. Скажи, что все будет хорошо. Обними меня. Обними!» А когда он вышел из комнаты, начала мучиться она.

Страшные мысли крутились в ее голове, точно банда головорезов, смыкающих вокруг ее сознания плотное кольцо. Когда они уже почти до смерти забивали Сарну, она восставала. Нет! Чем она заслужила такое наказание? Разве только своей любовью. Неужели это преступление? Неужели ей всю оставшуюся жизнь придется расплачиваться за одну-единственную ошибку? Нет! Дух Сарны пробивался сквозь плотные слои стыда и совести, чтобы вновь заявить о себе. В остальное время он укрывался в единственном месте, где можно было найти уединение — в отрицании собственной вины. Виноват Карам: он обещал вернуться. Виновата Биджи: она должна была выделить им спальню. Виноват Сукхи: нельзя было увешивать стены этого проклятого дома останками убитых животных. Только благодаря адреналину, который вырабатывался под действием этих яростных обвинений, Сарна смогла найти в себе силы, чтобы готовить, убираться и снова кормить грудью Пьяри. Порой ей даже казалось, что жизнь налаживается.