Имбирь и мускат - [14]
Спустя неделю после их прибытия в лагере отключили воду. Ходили слухи, что в этом виноваты мусульмане. Четыре дня в школу не поступало ни капли, и условия стремительно ухудшались. Становилось все грязнее, люди заболевали. В здание, жители которого и так ослабли от тесноты и голода, ворвался тиф. Снаружи стояло пекло, внутри несчастных бросало в жар. Пока власти города тщетно пытались обеспечить лагерь водой, тысячи обезвоженных тел теряли столь ценную влагу. «Чертова страна! — злился Карам. — Здесь просто нельзя жить!»
С Карамом болезнь обошлась особенно коварно и жестоко. Возможно, это была кара. Он вкусил плоды Индии без должной благодарности, а теперь презирал ее народ. И Родина решила преподать ему весьма убедительный урок послушания. Она покажет Караму, что если хочешь выжить, нельзя пренебрегать животными инстинктами. Как бы ты ни старался забыть о своей Родине, она все равно останется в тебе. Индия обратилась против Карама, но как истинная мать, милосердная даже в гневе, подарила сыну надежду на спасение — Амрита. Каким-то чудом он не заразился и, пока Карам трясся в лихорадке, отчаянно боролся за его и свою жизнь. Забота о брате заставила Амрита забыть о себе. Казалось, самоотречение дает ему новые силы. Когда Карама била дрожь, Амрит утешал его и обмахивал старой газетой. Какую бы еду или питье ни удавалось раздобыть, он сначала бережно кормил с ложечки брата. Он не отлучался ни на минуту, а если все-таки уходил, то лишь для того, чтобы достать что-нибудь Караму. Однако тот неумолимо слабел и через несколько дней потерял сознание. Он никогда не узнает, как лежал меж трупов, среди засохших испражнений и окоченевших надежд. Не узнает, как в минуты смерти и горя люди могут смеяться и танцевать. Не узнает худшего или лучшего из того, что происходило в лагере, да и повсюду во времена разделения Индии.
Амрит был тому свидетелем. Он стоял в очередях за водой, когда ее наконец-то привезли. Жара была невыносимая, очереди огромные. Какой-то человек, добравшись до бака, наполнил ведро и, не в силах больше ждать, отпил. И тут же обезумел от радости. Он издал ликующий вопль и вылил на себя все ведро. Единственный крик выпустил на волю людские желания. Мужчины, женщины и дети кидались к воде, раздевались и выплескивали на себя драгоценную жидкость. Они смеялись, кричали и визжали от восторга, их тела извивались в потоках. Это внезапное безрассудство и расточительность после долгих дней обезвоженного существования были похожи на массовое обращение в новую веру.
Среди криков пирующих Амрит уловил щелканье фотокамеры. Журналист запечатлел странное действо у входа и направился внутрь, фотокамера непрерывно издавала щелчки, делая снимок за снимком: лестница у ворот, залитая сточными водами; лежащие трупы и сотни изнывающих от боли умирающих людей; потоки рвоты и мочи; солнечный свет, льющийся из окна на груду засаленных лохмотьев; иссохшая голова в сбившемся набок тюрбане; озаренное надеждой лицо; рука, протянувшаяся куда-то за спину фотографа, где несчастный увидел лучи и принял их за воду. Случайно попал на первую полосу «Истерн тайме» и Карам, мучающийся в бреду.
Амрит пошел за журналистом узнать новости и выяснил, что тот пишет статью. Он пересказал все происходящее в лагере и попросил у репортера газету. На передней полосе был изображен ад, в котором он и еще бесчисленное множество людей жили день за днем; на заднем плане человеческие трупы застыли в мучительных позах. В камеру смотрел Карам, протягивающий руку в безгласной мольбе о пощаде.
Амрит вырвал страницу и сохранил. Когда он засовывал ее в карман, сзади раздался голос:
Амрит обернулся и увидел пристальный взгляд Ахарии, горящий новым пророчеством. Пока Амрит пытался выговорить «Что? Почему?», предсказатель продолжал:
Ахария замолчал, словно желал убедиться, что его услышали и поняли. Потом добавил:
— Пожалуйста, оставь мне эту газету.
Когда Амрит вернулся, Караму стало совсем плохо. Действовать надо было немедля, как и советовал прорицатель. В ту же ночь два человека покинули лагерь, один нес на руках второго. Они нашли заброшенную коляску рикши и уехали прочь.
4
Персини вся была сложена как из острых углов, которые не смягчала даже женственность. Когда она надевала платье с короткими рукавами или широким вырезом, кости стыдливо выступали на ее запястьях и шее. Маленькие груди торчали из-под камеза, словно виноградины. Однако головка Персини была миловидна: нежные ушки, резко очерченные скулы, потрясающе выразительные брови — перевернутые «V» над зыбкой глубиной больших карих глаз.
Ее взоры то и дело обращались украдкой в сторону Карама и Сарны. Персини с завистью подмечала, как им хорошо вместе. Она сравнивала их отношения с неловким и затянутым знакомством, которое все еще происходило между ней и Сукхи. Если вычесть визиты, которые он наносил ей перед свадьбой, то Персини могла по пальцам пересчитать те дни, когда муж был дома. Большую часть своей супружеской жизни Сукхи проводил в иных удовольствиях. Он неделями пропадал на диких сафари и возвращался, сияя победной улыбкой и нагруженный мясом: олениной, куропатками и цесарками. Только тогда Персини и видела мужа достойным своего имени — сукхи, счастливым. Ну почему он не чувствует той же страсти к ней, почему не она — его трофейная добыча? Проходили дни, и Сухки становился дукхи, несчастным. В тревоге и печали он вновь покидал родной дом.
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.