Имбирь и мускат - [110]

— Нет, матушка, нет. — Найна попалась в ее западню.

— Прекрасно, можешь не приезжать, — скрежетала Сарна. — Мне никто не нужен, я сама справлюсь. Как всегда.

— Я приеду, — отчетливо проговорила Найна и под руководством Оскара продолжила: — Я ведь не об этом говорю. Мне просто нужно знать, что не так.

— Да все не так! — вскричала Сарна, позабыв о больном горле, и сразу же зашлась в приступе кашля.

Найна в отчаянии поглядела на Оскара.

— Я только сказала, что это похоже на рак, — прохрипела трубка.

Найне не хотелось ехать к матери.

— Вот и не надо. Ты вроде бы решила, что больше не будешь ей помогать, — напомнил Оскар.

Она поджала губы. От постоянного прикусывания они побагровели и стали похожи на переспелые вишни.

— Знаю. Что же мне делать?

— Как — что? Откажись.

— Это не так-то просто. Я себя чувствую плохой… виноватой, — сказала Найна, опустив сразу несколько определений, которые Оскар увидел в ее глазах: никчемной, подлой, напуганной, злой. — Не могу я отказать, когда она нуждается в моей помощи.

Сомнительный диагноз Сарны был в определенном смысле правдой. Внутри ее жил и рос страшный обман. С годами он укреплялся в сознании, отравлял душу и постепенно поражал все доброе и правдивое. Ибо это были не просто лживые слова, а целый клубок чувств: вины, стыда, гнева и страха. Их железная хватка отбирала последние силы. В Сарне эти чувства не пробуждались и угасали, как у обычных людей, а жили в ней постоянно, стали ее главной движущей силой и, точно раковые клетки, быстро росли, принимая всевозможные формы и размеры. Каждая ее мысль, поступок, слово или физическая боль уходили корнями в ложь. Сарна боролась со своим прошлым, как с инфекцией, с чем-то, что надо выкорчевать и истребить. Она так увлеклась этой войной, что стала уязвима перед другим вирусом: смертельной напастью отрицания, которая дала метастазы и заняла ее душу.

* * *

Пока Сарна лежала в больнице, семья узнала, что за операцию ей сделали. Сарна была еще под наркозом, когда в палату вошел врач, делающий обход. Она полулежала на груде подушек: волосы убраны в тугой хвост, отчего бледное лицо казалось еще более строгим. Пока доктор ее осматривал, она не двигалась, и только глаза вяло перекатывались под веками. Найне это движение показалось зловещим: Сарна будто бы пыталась очнуться и увидеть, что происходит вокруг ее ложа.

Хирург снабдил их краткими сведениями:

— Анестезия еще действует, все прошло хорошо. Она скоро поправится. Завтра мы ее выпишем. — Он черкнул что-то в блокноте. — Пусть поменьше говорит в первые дни. Некоторое время голос будет хриплым, потом все пройдет само собой. Через несколько недель — точно.

— Так быстро? — Карам поправил галстук.

— Да, миссис Сингх очень повезло. Она ведь не певица? — поинтересовался врач.

— Смотря что вы считаете вокалом, — ответил Карам. — Она довольно часто берет высокие ноты, если честно.

Хирург сдержал улыбку.

— Я только хотел сказать, что обычно узелки в горле образуются у певцов, чаще оперных. Они так и называются — «узелки певцов». Понятное дело, их удаление часто приводит к нежелательным последствиям.

Сбитый с толку, Карам попросил врача рассказать поподробнее. Выслушав доктора, он спросил:

— То есть выходит, моя жена заработала себе опухоль тем, что много разговаривала? — Его губы растянулись в злорадной усмешке.

— Хм, довольно трудно сказать наверняка, мистер Сингх. — На этот раз врач не выдержал и улыбнулся. — Я не знаю вашу жену и ее вокальные… привычки. Но подобные узелки часто возникают от перенапряжения голосовых связок.

Карам ухмыльнулся и чуть не захлопал в ладоши от восторга. Когда хирург вышел из палаты, он повернулся к Найне и Пьяри, которые сидели по обе стороны от Сарниной кровати и тоже улыбались. Увидев, что глаза матери снова задвигались под веками в молчаливом упреке, Найна тут же посерьезнела.

— Я всегда удивлялся, как ей удается столько кричать. Хоть бы раз сорвала голос! У меня даже возникало чувство, что у нее изо рта вот-вот вывалится язык — так она усердно им работала. — Карам подошел к кровати и присмотрелся к Сарниному горлу.

— Теперь ясно, почему она не пускала тебя к доктору Джасгулу. Не хотела, чтобы мы знали, — предположила Пьяри.

— Точно! — Карам хлопнул ладонью по железному каркасу кровати. — Я должен ей что-нибудь сказать. Она убеждена, что никогда не повышает голоса. А я, видите ли, всегда ору. Надо поставить ее на место.

— Питхаджи, она тебе не поверит.

— А я еще раз спрошу доктора — при ней.

К сожалению, врач больше не заходил в палату во время их визитов, а значит, преподать жене урок Карам не смог. Первые дни дома она очень страдала, и Караму опять не удалось с ней поговорить.

— Не понимаю, почему она так плохо себя чувствует? Можно подумать, ей заменили бедренную кость, — жаловался он Найне и Пьяри, которых посещали похожие мысли.

Желание разговаривать в Сарне было таким сильным, что она то и дело пыталась что-нибудь сказать, но за слабым шепотом следовал приступ кашля.

— Матушка! Несколько дней тебе вообще надо молчать! — ругалась Найна, а Карам давал жене ручку с бумагой. Сарне пришлось последовать их совету, а потом она нашла иной выход из положения. Когда Сарне что-нибудь требовалось, она брала пульт управления и включала телевизор на всю громкость.