Имам Шамиль - [8]
— Как на это смотрели ставленники хана — уездные, старшины и урядники?
— Как раз об этом я собираюсь говорить, — ответил Магомед. — Так вот, в дни ураза-байрама[19] в маленькое селение, где жил проповедник, прискакал гонец. Он приказал светлейшему шейху немедленно явиться к касумкентскому старосте. Я и несколько муталимов сопровождали учителя. Еще у въезда в большое селение мы увидели людей с встревоженными лицами. Они пошли с нами к площади, где толпился народ. В стороне от толпы я заметил человека, который важно восседал на выхоленном коне, покрытом дорогим чепраком. Его окружали вооруженные нукеры. Нетрудно было догадаться, что это худший из ханов — презренный Аслан-бек, которого проклятый Ярмул назначил правителем Кюринского и Казикумухского ханств после изгнания Сурхай-хана. Когда седобородый шейх, опираясь на клюку, предстал перед ним, властелин сказал:
«Ярагский мулла, зачем возмущаешь народ? Против кого призываешь на газават жалкое сборище? Тебе ли, хилому старцу, стоящему одной ногой в могиле, поднимать стадо ослов против несметной силы белого царя Арасея[20]? Ты слеп, как филин днем, слаб, как птенец, жалок, как нищий, тебе нечего терять. За дешевой славой, которую ищешь, призывая народ к мятежу, не видишь беду и разорение. Прекрати противозаконные проповеди. В противном случае я вынужден буду применить по отношению к тебе меры насилия».
Ученый старик с опущенной головой молча до конца выслушал речь хана. Когда Аслан-бек умолк, шейх, подняв голову, сказал:
«Заблуждающийся, легкомысленный повелитель униженного народа! Я бы советовал тебе одуматься и последовать хорошему примеру твоего предшественника и сородича — храбрейшего хана Сурхая, который не только в своих владениях, но и в Джаро-Белоканском вилаете, как истинный мусульманин, с мечом в руках вместе с ханами Аварии сражался против беспощадного войска жестокого Ярмула».
«В твоих советах я не нуждаюсь. Не хуже тебя знаю, что мне делать, против кого и за что поднимать оружие. Я хочу, чтобы в ханствах Казикумухском и Кюринском не нарушался мир и спокойствие. А как правоверный я исполняю все, что подобает исполнять мусульманину», — ответил Аслан-бек.
«Одинокий в мышлении обречен на гибель», — заметил шейх.
Хан ответил:
«У меня есть более достойные советчики, да и сам я мыслю не хуже кого-либо. Понятия „честь“ и „совесть“ не чужды мне».
«Ты лицемер и лгун! — крикнул шейх, перебивая хана. — Те, кому ты продался, несут нашему народу горе угнетения, цепи рабства и позор насилия. Твой идолопоклонник — белый царь — хочет превратить нашу землю в загон, а нас — в скот. Он хочет отнять у нас веру, лишить всего, чем славились наши предки. Побойся аллаха, бесстыжий отступник».
Учитель, откинув голову, обратил взор к небу, указуя перстом ввысь. Хлесткие слова его пробудили гнев в гордом сердце хана. Рванув коня за уздцы, он приблизился к седовласому шейху и, склонившись с седла, дал ему пощечину.
— Вах! Не может быть! Какой срам! Лучше бы сразил старика кинжалом! — воскликнул Шамиль.
Магомед продолжал:
— Гул возмущения разнесся в толпе, но никто не сдвинулся с места. Учитель сник, застыл как вкопанный. Я выхватил кинжал и бросился на хана. Чьи-то сильные руки, схватив сзади, удержали меня. Нукеры вскинули кремневые ружья.
«Кто он?» — спросил Аслан-бек, с презрительной усмешкой кивнув в мою сторону.
«Я сын почтенного шейха Мухаммеда», — бросил я ему в ответ.
«У шейха нет сына, это его муталим, аварец из Гимры», — пояснил староста.
«Тем более храбрец заслуживает прощения. Он представитель народа, неподвластного мне», — сказал хан и, стегнув кнутом коня, ускакал со своими нукерами.
— Бедный учитель, он, наверное, не появлялся больше в касумкентской мечети? — спросил Шамиль.
— Напротив, — ответил Магомед, — в тот же час в сопровождении сотен сочувствующих прихожан направился он к храму и там как никогда смело и красноречиво выступил с призывом к борьбе не только с гяурами, но и с теми, кто стал на их сторону, говоря, что отступники хуже неверных и опаснее. Но как бы ни возмущались и ни сочувствовали своему шейху лезгины, они ничего не смогут сделать. В тех краях малейшее волнение народа быстро подавляется. Оно и понятно, Кюринский вилает граничит с округами, где властвуют гяуры и их ставленники. Их орудия потрясают кремень горных массивов, достигают поднебесных высот. Старый шейх видит и понимает это. Он решил обратить взор на более недоступную сторону, населенную вольными обществами, — на Койсубу. Учитель посоветовал мне возвратиться на родину, обходить аулы, выступать перед соплеменниками с проповедью, поднимать единоверцев на грядущие дела. Прощаясь, сказал: «Нет силы и мощи, способной превзойти могущество творца вселенной. Только верующим в истину всевышний дарует победу. Ты должен сделать то, что не смог сделать твой дряхлый учитель. Я опояшу тебя разящим мечом ислама, благословлю на ратные дела. И станешь ты имамом во главе победоносного войска».
Когда взволнованный Магомед умолк, повторив слова шейха ярагского, Шамиль стал рассуждать:
— Старик прав. Его труды в Кюринском вилаете не увенчаются успехом. Прикаспийское шамхальство Тарковское и ханство Дербентское давно отторгнуты, стали опорой гяуров. Владетели высокогорных Кюри-Казикумуха, Хунзаха и Мехтули продались и фактически являются ставленниками царя. На юге — Азербайджан и Грузия, на севере — Осетия, а также Притеречные и Присунженские земли тоже являются владениями русского государства. Вольными остались общества Даргинские, Еойсубулинские и соседние аулы высокогорной Чечни. Этого слишком мало, чтобы противостоять окружению неверных.
