Имаго - [46]

Лютовой подмигнул Бабурину и сказал веско:

– И «голубыми» их звать как-то в лом. Из-за этих извращенцев уже и небо боишься назвать голубым! Не-е-е-т, я – суперпуператеист, но Господу Богу от меня персональный поклон и свечка при случае за то, что замочил сразу два города с гомосеками! Вот это по-нашему! Вот это без соплей и слюней!

Я послушал с любопытством, предложил:

– Когда у вас очередной съезд партии? Советую партийный билет за первым номером вручить Господу Богу. Это, кстати, поднимет ваш рейтинг. Многие увидят, что ваши позиции почти во всем совпадают.

Лютовой посмотрел с уважением.

– А это идея, – сказал он медленно. – Черт, как нам не хватает в нашем движении таких людей… с идеями! Вы еще не надумали?

Я развел руками, сказал уклончиво:

– Правда, тот Бог был… этот… жидовский.

Лютовой задумался, сказал досадливо:

– А, черт… я ж забыл!.. Хотя ладно, объявим его иудейским. Объясним, что к нынешним жидам никакого отношения не имеет. Вот ему и вручим.

Майданов повернулся к Пригаршину:

– Что новенького у вас?.. В вашем правозащитном обществе?

Пригаршин зыркнул с подозрением на меня, буркнул:

– Выиграл в суде один процесс… но результатом недоволен. Вместо наказания обвиняемый был скрыто поощрен… так я это называю! Потому я сейчас готовлю обращение в Гаагский суд.

Лютовой холодно поинтересовался:

– А что, Гаагский трибунал теперь принимает и заявления отдельных граждан?

– Не трибунал, – ответил Пригаршин победно. – Создан еще и Международный суд, куда могут обращаться простые граждане разных стран. Решения того суда обязательны к исполнению.

– Здорово, – протянул Лютовой. – Не знал. И где этот суд ныне?

– В Нью-Йорке, – ответил Пригаршин с вызовом. – Понимаю, что сейчас скажете! Почему Гаагский не в Гааге? Потому что лучшие в мире адвокаты – в Нью-Йорке. Лучшие юристы, судьи высочайшей квалификации, беспристрастнейший разбор, безукоризненная подборка присяжных!

Лютовой протянул задумчиво:

– Вот как… Даже не маскируются под гаагские или еще какие конвенции. Впрочем, сейчас это незачем. Юсовский обыватель жаждет видеть свою силу… и видеть, что все ее видят. Значит, вы подали в суд на кого-то из наших?

– Скорее, ваших, – отпарировал Пригаршин. – На человека, который тормозит наступление общечеловеческих ценностей… Но его судьба неважна. Здесь главное, что будет вынесено решение и частное определение, что прогремит как гром по всей России…

Он говорил горячо, убежденно, глаза горели, а лицо светилось, как будто внутри черепа горела свеча. Лютовой слушал внимательно, но лицо потемнело, глаза ввалились, а кожа на скулах заострилась. Лицо стало злым и неприятным. Если бы писать с них картину о столкновении Добра и Зла, то никто бы не усомнился, кто из этих двух на чьей стороне.

Он работает менеджером в юридическом бизнесе, что уже по определению выводит его из числа подозреваемых в причастности к экстремистам. Юса – рай для юристов, там это наиболее уважаемая часть населения, наиболее богатая и влиятельная. Юристы всего мира с завистью смотрят на Юсу, потому их оптом можно зачислять в ревностные сторонники Юсы. К тому же Лютовой неплохой менеджер, очень неплохой, что вдвойне делает его лояльным к США. А его критика действий оккупационных властей, понятно, не больше, чем разминка ума, который к истине идет от противного…

Но если идти от противного, вспомнил я расхожую шутку, можно прийти к очень противному.

Майданов посмотрел на часы, исчез. Мы не успели наполнить по новой, как вернулся, доложил с готовностью:

– Сегодня сводка на диво мирная! Взорвано шесть машин, семь человек погибли, девять ранены. Еще пятеро убиты в квартирах. Следов ограбления или изнасилования нет. В квартирах тех пятерых оставлены две буквы «СК».

Бабурин хмыкнул:

– Вот теперь правильно!

– Что?

– А что теперь эти новости в конце. Раньше давали в самом начале. А теперь сперва дают обычное: президент сходил, президент принял, президент пукнул… а эти крутейшие новости рядом с футболом. Вообще-то лихие парни эти эрэнешники! Их ловят, арестовывают… а они все откуда-то берутся!

– Фанатики, – сказал Майданов с отвращением.

– Патриоты, – возразил Лютовой. – Казацкому роду нет переводу!.. Каждый год школу заканчивает несколько миллионов человек. Почему вы думаете, что все будут колабами или равнодушными?

Майданов сказал раздраженно:

– Молодежи свойственны жертвенность и высокие порывы, но нельзя же этим пользоваться!.. Это, простите, безнравственно!..

Лютовой спросил медленно:

– Почему?

– Да потому!

– Кто-то сидит в тепле и уюте, направляет, использует их в своих собственных интересах, а эти молодые гибнут… А вы как думаете, Бравлин?

Я вздрогнул, в мыслях я сейчас шел с Таней по усыпанному золотыми листьями парку. Говорил, говорил, хватал ее на руки и нес, прижимал спиной к деревьям и целовал ее щеки, лоб, нос, губы…

– Вы это серьезно? – спросил я.

– Что?

– Ну, насчет «пойди и сам взорви колаба», «пойди и сам кинься под танк»…

Майданов ощутил ловушку, но уже не мог остановиться, на него с ожиданием смотрел даже Бабурин, ответил с вызовом:

– Конечно! Тот, кто посылает молодежь под танк, не должен отсиживаться в кабинетах!.. Должен и сам…