Имаго - [4]

Политические теледебаты. Женщина со строгой прической, улыбаясь воистину по-американски, разглагольствовала о феминизме и свободе слова. Взаимоисключающие понятия, подумала я. Ее монотонный голос вгонял в дремоту.

– Я тебя нашел.

Шепот, похожий на порыв ветра, согнал сонное оцепенение. Я выключила телевизор и прислушалась, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. Воцарилась неприятная тишина, такая глубокая, что было слышно, как в ушах шумит кровь. Стараясь двигаться беззвучно, я встала с дивана и, подойдя к полке, сняла с нее слоника из змеевика. Настороженно продолжая прислушиваться, я взвесила его в руках.

– Подойди, Оливия, – выдохнул кто-то.

Я сглотнула – во рту пересохло от страха. Полутемные коридоры собственной квартиры показались вдруг лабиринтом Минотавра. Дверь в спальню была приоткрыта, сквозь щель я видела желтую муторную мглу. Это солнце пыталось пробиться сквозь плотные шторы. Я перехватила статуэтку покрепче: ладони вспотели, и гладкая поверхность минерала ощущалась как кусок мыла.

Темнота в комнате стала осязаемой, плотной, липкой. Что-то поднялось с пола и выпрямилось. Я завороженно уставилась в красные светящиеся глаза: как будто кто-то сделал снимок, но запечатлел только их, а фигура утопала во мраке. Нечто подступило на шаг, я попятилась. Мы повторили это движение – оно вперед, я назад, – пока я не уперлась спиной в стену. Я бессильно сползла по ней на пол, глядя на чудовище, возвышающееся в дверном проеме.

Когтистая лапа рассекла воздух и разнесла дверной косяк. На волосы дождем посыпались щепки; я закричала – дико, безудержно – и рванулась вправо. Голову пронзила боль.

Попал, он в меня попал!

Перед глазами поплыло. Я распахнула их как можно шире. Надо мной поблескивала поверхность кофейного столика, почему-то нижняя. Значит, я уснула и упала с дивана. На краю стекла белела паутина трещин, обагренная кровью. Застонав, я встала на четвереньки и отползла подальше от стола.

За окном небо уже темнело; над горизонтом догорала грязно-сиреневая полоса заката. То тут, то там в черноте вспыхивали окна: люди возвращались домой, готовили ужин, занимались любовью, целовали детей. Там свет истерично пульсирует то красным, то голубым – вероятно, отрывается молодежь. А вот тут свет мягкий, приглушенный, будто кто-то просто сидит и смотрит на городские звезды. Смотрит на меня. Да уж, лучший в мире выходной.

– Оливия, какая же ты глупая, – прошептала я, плача от боли.

Рана на голове сильно кровоточила и пульсировала. Пытаясь заглушить неприятные ощущения, я прижала к ней пакет с замороженным горохом, вытащенный из морозилки. Боль чуть утихла, сосредоточившись в одном месте. Я подошла к окну, устало посмотрела вниз и замерла.

Кто-то стоял на тротуаре внизу, задрав голову. Стоял недвижно, словно статуя.

И у меня вдруг появилось тошнотворное ощущение, что смотрел этот кто-то именно на меня.

Глава 2

Уборка, как известно, лучший способ занять мысли; так всегда считала моя мама. Поэтому, подорвавшись с постели в несусветную рань из-за зацикленного, невероятно страшного кошмара, я решила удариться в разгребание хлама, которым была забита вся моя квартира. В ажурную пластиковую корзину для белья полетели трусы, найденные в самых неожиданных местах, чулки, футболки, бюстгальтеры, пижамы и все-все-все. Находки я выгрузила в древнюю машинку: дисплея на этом чуде не было, как и «иллюминатора»; все просто неряшливо забрасывалось сверху и засыпалось порошком, а потом – полтора часа механической агонии.

Вопреки увещеваниям домохозяек и покойной матери в частности, уборка не помогла. Голова все еще гудела, как гонг, поэтому я решила воспользоваться планом Б, беспроигрышным в большинстве случаев. Держа в одной руке бутылку диетической колы, второй я схватила телефон и пролистала контакты до буквы «Ж». Вопреки ожиданиям, сработал автоответчик:

– Привет, вы дозвонились Женевьеве Фиоре, ну, типа, вы не дозвонились, конечно, но вы пытались. Короче, оставьте свое сообщение и бла-бла-бла. А теперь тут должно пикнуть…

Я нетерпеливо покрутила в руке бутылку с колой, стирая конденсат. Раздраженно сбросив звонок, снова набрала.

– Привет, вы дозвонились… Алло?

Электронная Женевьева Фиоре сменилась настоящей, и я радостно улыбнулась:

– Привет!

– Приве-е-ет! – протянула Джи и засмеялась. – Давно ты мне не звонила!

– Были некоторые дела. – Я нервно помассировала донышком бутылки мягкий живот. – Но сейчас все отлично. Не хочешь сегодня вечером встретиться в «Давилке»?

– Даже не знаю, – с сомнением сказала Джи, – у меня тут…

– Что?

– Мужчина! – прошипела Джи, и обе мы залились смехом.

Я ударила бутылку горлышком об стол, и крышка отлетела в неизвестном направлении. Ой.

– Ты опять открываешь пиво о кофейный столик? – поинтересовалась Джи.

– Это была кола. Хватит с меня пива, иначе я буду рыхлая, как тесто. Какой он, Женевьева?

– Ну-у… – Я знала, что она улыбается. – Он очень красивый. И играет в какой-то гаражной группе…

– Ему шестнадцать?! – ужаснулась я.

– Двадцать один.

– Но ведь тебе двадцать семь!

– Ну и что?

Я усмехнулась, посасывая горлышко бутылки. Джи в своем репертуаре: ищет принца на белом коне, а попадаются одни пажи на осликах.