Илья - [30]

Илья, наконец, уразумел. Речь шла о том посаде, где он всадил в землю неведомую тварь и все они гасили пожары. О круге белых камней среди выгоревшей дубравки, из которого эта тварь выползла. Слобожане боялись его до паники — и было отчего.

Так круг все еще там?! Почему же князь… ладно, князь; у князя, как сказал Добрыня и примечал сам Илья, отношение к старине было сложным. Он искал, как ее использовать, и пытался задобрить. Всем своим сыновьям от первого брака он дал старые имена, и поговаривали, что молодые князья и не крещены вовсе. Во втором браке было иначе. Неслышная Рогнеда, ставшая в крещении Апраксией, к крещению своему отнеслась как к клятве, нарушить которую было бы позором. Самовластие Владимира натолкнулось на тихую, но непреодолимую твердость. Все ее дети были торжественно крещены и носили христианские имена. Так что на князя надежда была слабая, но Добрыня? Он был советником Владимира, наделенным правом принимать решения, и на него такое небрежение было совсем не похоже. Илья все это время был уверен, что капище развалили в первое же утро после пожаров.

— Идите домой, — велел от слобожанам, разворачивая коня и пуская его вскачь.

Всю дорогу до посада он раздумывал, что происходит с Добрыней.

Посад отстраивался после пожара; погорельцам помогали всем миром. На месте сгоревших домов уже поднимались свежие чистенькие срубы. Только тот путь, по которому проползло чудище, оставалось нетронутым. С трех сторон его отделяли от жизни живых новые плотные частоколы, и он, покрытый слежавшейся уже нетронутой золой, смотрелся шрамом на теле посада. Место, где Илья вогнал тварь в землю, было посыпано солью.

Илья сокрушенно покачал головой. Соль стоила дорого; посад изрядно потратился. И зря: лучше бы дали вырасти траве. Беды тут не было: уже тогда, когда Илья вбил нечисть в чуждую для нее землю, он чувствовал движение корней, живущих в ней, личинок, неведомых насекомых. Вся жизнь этой земли отталкивала, расщепляла на части, уничтожала чужеродное, защищая себя. А теперь от чудища и вовсе даже следа не осталась. Земля под ногами Ильи жила своей обычной, жадной и спокойной жизнью. Вот только соль ей мешала.

При свете утра застывшая то ли пляска, то ли агония черных обгорелых дубовых остовов, изогнутых, с изломанными ветвями-конечностями, выглядела еще страшнее, чем в освещенной пожарами ночи. Их избегали даже вороны.

Илья не стал привязывать Сивку к одному из них; оставил у купы живых деревьев поблизости.

Надел плотные холщевые рукавицы и двинулся к ближайшему камню.

Камни сидели глубоко, очень глубоко, но выдергивались со странной легкостью. Как будто сама земля выталкивала их. Огромные ямы осыпались песком и землей, словно затягиваясь на глазах. Илья откидывал камни со всего размаха, подальше, в кучу, стараясь, чтобы они бились друг о друга. И здесь тоже была непонятная легкость: цельный, чуть тронутый обработкой гранит рассыпался, как гнилушки.

****

Марина закричала, и этот крик совсем не походил на тот, что исторгает страсть. Ее тело изогнулось в судороге. Добрыня схватил ее, прижал к себе, но его богатырской силы не хватало на то, чтобы удержать бьющееся в корчах хрупкое женское тело. «Эй, кто-нибудь!» — хрипло заорал он, с трудом прижимая Марину к постели. Навалившись на нее, он двумя руками удерживал ее голову, боясь, что в припадке она свернет себе позвонки. Марина не переставала жутко кричать, голосом, совсем не похожим на ее обычный. Ее глаза закатились, изо рта вместе с криком шла пена, почему-то черная.

«Лекаря, знахаря, — лихорадочно соображал он, — кто-то должен позвать. Ну подойдет же кто-нибудь, в конце концов!» Краем сознания, занятого тревогой за нее, он вдруг уразумел, что ни разу не видел в доме никого, кроме Марины. Ни слуг, ни той тетки, с которой она, по ее словам, жила. И еще он понял, понял не сознанием, а как-то иначе, что не любит Марину и никогда не любил. «Приворот. Ну да, конечно, приворот…» Но с этим можно было разобраться потом, сейчас главное было — помочь ей, не дать покалечить себя в непонятном припадке. «Ну кто-нибудь, кто-нибудь должен же прийти на такие крики!» Скрутить в одеяло, тащить к знахарю? Справится ли?

Он почувствовал сзади движение. Оглянулся. В комнату вошла старуха, вида настолько безобразного и отталкивающего, даже пугающего, что Добрыне стало понятно, почему Марина не знакомила их. Но сейчас он был ей рад. «Знахаря, — выдохнул он, — кого-нибудь. У нее какой-то припадок».

****

Сделав работу почти наполовину, Илья остановился передохнуть. Снял истрепанные руковицы, вытер пот.

— Всего лишь сто лет назад, — услышал он за своей спиной, — даже ты со всей своей силой не сумел бы покачнуть ни один из этих камней.

Илья оглянулся.

На краю круга стоял Вольга. Его обычно насмешливо-высокомерное лицо выражало странную смесь чувств: печаль, застарелую горечь, облегчение… надежду.

— Земля как будто выталкивает, — помолчав, сказал Илья.

Вольга кивнул.

— Так и есть, — сказал он. — Так и есть.

Он присел на траву у края обгорелого круга и похлопал ладонью рядом с собой. Илья сел.

— Вот скажи, — начал Вольга. — Ты веришь в то, что человек может родиться оттого, что змея вползла наверх по ноге девственницы?