Илья Муромец. Святой богатырь - [116]

Русы нужны только как мечники или лучники. Их не щадили в учении, их не берегли и в бою. Здесь узнали киевские дружинники и воеводы горькую долю наемника.

Полтора года боев унесли треть шеститысячной армии. Илья Муромец да и другие воеводы, там, в Киеве, смотревшие на далекую Византию как на идеальную православную державу, самую сильную в мире, самую культурную, теперь вдоволь насмотрелись на оборотную сторону византийской цивилизации. В том числе и на страшный гнет духовный, который являла собой Церковь. Любой ромей постоянно находился под перекресным огнем бдительной слежки.

За ним следили не только армии государственных соглядатаев-осведомителей, а соседи и даже священники прихода, к которому он относился. Нельзя сказать, чтобы они нарушали тайну исповеди, но каждый монастырь и каждый храм являли собою еще и коммерческое предприятие. Монастыри имели громадное число мистиев – послушников-полурабов, которым запрещалось иметь семью. Церкви получали в подарок от вельмож земли и даже рабов…

– Нет в державе сей дыхания Божия! – сказал воеводам Илья. – Не такой мнилась мне держава наша, когда я на службу к князю Владимиру шел.

– Да не дай-то Бог, чтобы она такой стала! – в один голос согласились воеводы.

– У нас хоть и нет такого богатства, а не в пример как вольнее!

– Разносолов византийских нет, дак зато и смерды в такой скудости не бывают, как ромейский крестьянин.

– Земля тут обильна и щедра, а счастья людям нет и в ней, – сказал словно постаревший Сухман Одихмантьевич и добавил, помолчав: – Не по правде здесь люди живут и не по истине. И всяк всякого неволит.

Вдали от родных мест разноязыкая и пестрая по составу русская дружина сплавилась в мощную боевую единицу. Илья иногда думал о том, что именно она являет собою прообраз будущего народа, где люди разных племен и родов объединены одной верою и невольно, перейдя на общий язык славянский (правда, сильно изменившийся, впитавший множество неславянских слов), слились в единый новый народ.

Чувствовали это и дружинники. Они держались друг друга как за единственную надежду вернуться домой. За все время боев в Сицилии не было ни одного случая дезертирства. Хотя возможность уйти была. Могли уйти к варягам-норманнам, служившим Риму, варяги киевские. Не уходили! Могли уйти к арабам хазары-бродники, бывшие в корпусе. Не уходили и дрались с арабами яростно! Перетекая по сицилийским дорогам от города к городу, от боя к бою, мечтали дружинники о степях заднепровских, о метелице и обжигающем холоде сугробов.

Теперь, вдали от страны своей, видели они всю красу ее и богоизбранность. Туда, назад, на лесные и речные ласковые просторы, рвались их души. Никто из дружинников не представлял прежде, что можно в этой богатой, щедрой стране, среди апельсиновых рощ и тучных пастбищ, среди нив, дающих по два урожая в год, так тосковать о скудных северных полях, о ржаном хлебе и даже о холоде. Но сицилийские сражения и освобождение острова от уже укоренявшихся там арабов было только первым испытанием киевлян.

Закаленных и хорошо обученных в боях воинов ждали новые бои и сражения, теперь уже в краях скудных и безводных. Освободив Сицилию от арабов, киевская дружина в войске византийском постоянно стала использоваться в боях против мусульман.

Скоро поредевшая в боях, но могучая дружина, переброшенная морем в Сирию царем Василием II, заняла несколько крепостей на границе с пустыней и стала заслоном перед многочисленной исламской кавалерией. Волна за волной накатывали чуть ли не каждую неделю все новые и новые орды кочевников, стремясь прорвать оборону, удерживаемую небольшими крепостцами и славянскими дружинами, несшими службу между ними.

Налетавшие, как смерч, номады не могли взять крепости. И тяжелее приходилось тем, кто выходил в конные сторожи между крепостями. Здесь не было ни минуты отдыха или покоя. Холмистая степь переходила в пустыню, покрытую барханами, оттуда налетали внезапно враги, имевшие возможность скрытно подходить к самым постам и стенам крепостей.

Легковооруженные всадники на быстрых горячих лошадях не могли сражаться стенка на стенку с тяжеловооруженной русской конницей и пехотой, коли не брали дружинников врасплох. Поэтому, когда из крепости выходила дружина, с башен следили за каждым ее шагом, чтобы в любую минуту послать помощь.

Дружинники, в тяжелых латах, кольчугах и шлемах, выходили, как правило, в лунные ночи, когда спадала жара, и двигались медленно, осторожно.

С башен крепости такие отряды казались медленно ползущими ежами.

Те, кто терял бдительность, растягивался в линию или не высылал во все стороны дозоров, легко становились добычей орд, вылетевших из-за барханов.

Илья обучал молодых воевод, как ставить дружины на марше. Впереди и с боков – тяжелая конница, она закрывает пехотинцев и лучников от внезапного нападения. Когда же враг подкатывался к самим всадникам, из-за них выдвигались дружинники пешие, потом – лучники, укрытые стенкой щитов. Пехотинцы выставляли длинные копья, на них и садились разогнавшиеся конники кочевников.

В этих постоянных сражениях прошло еще два года. Русский корпус таял. От него осталась половина.