Илья Муромец. Святой богатырь - [114]

– Сколь тут богатства! Сколь богат Царьград и басилевсы! – ахали молодые воеводы.

Военачальники, те, что постарше, помалкивали. Не по чину им удивляться да ахать. А такие, как Сухман да Илья, смотрели на богатство равнодушно. Не варяги, мол, дикие да алчные, а христиане мы, коим богачество тленное ни к чему! Сказано в Писании: «Не сбирайте богатств в житницы на земле, где ржа и плесень их поедает и воры подкапывают и крадут, а сбирайте богатство ваше нетленное на Небесах…»[17]

Обилие золота, серебра, самоцветов и всей пестроты, удивлявшее поначалу, скоро стало Илью раздражать.

– Они что? – спросил он то ли в шутку, то ли всерьез Сухмана, но так, чтобы и другие вой слышали. – Они что, нас в амбар привели – рухлядишку казать? А сказывали, к басилевсам на умную беседу идем!

Услышав это, воеводы заулыбались, приободрились, приосанились. Стали округ себя иными взглядами поглядывать: что, мол, нам злато-серебро – мы, воины, духом богаты! Верою Христовой сильны!

– Да я на леса наши ни один дворец золотой не променяю! – сказал Сухман. – Не получилось, значит, у византийцев хитростных нас златом мира сего ослепить. Богатством своим одурманить. Сколь в этих сосудах золотых слез рабских да пота!

Словно поняв это, провожатые ввели гостей в громадный парадный зал, где на тронах сидели рядом два басилевса – Василий II и Константин, соправители византийские.

Умно выстроен парадный зал. Был он окружен колоннами, и где стены-окна – не видно, потому что окружала зал галерея. По ней же могли подходить и уходить, почти незаметно, придворные, охрана либо еще кто. На колонны опиралась открытая галерея второго этажа, и свет окон, кои снизу не видны, словно отсекал потолок, и казалось, он висел в воздухе.

Но Илья и Сухман уже побывали, и не однажды, в Святой Софии, где дивились замыслу зодчего, кто прорезал купол там, где он на стены опирался, рядом окон, и свет, струившийся из них, делал купол каменный как бы невесомым, висящим в воздухе.

Басилевсы находились в нише, будто в алтаре церковном. Разницы почти не было – те же мозаики золотые за их спинами, те же занавеси парчовые от потолка до полу…

Когда, по обычаю, сотворили воеводы императорам земной поклон и подняли головы, то поразились еще более, чем поначалу в залах. Басилевсы, сидевшие на тронах на небольшом возвышении, теперь поднялись на высоту более роста человеческого, и пришедшие смотрели на них снизу вверх.

– Вознеслися! – ахнул молодой Усмарь.

Трон действительно будто парил в воздухе, только ткани, свисавшие с его подножия, едва колыхались.

– Не может человек вознестись! – сказал чуть не в полный голос Илья. – Один Господь да святые угодники возносились, да и то не на лавках и престолах!

– Обманы пущают! – подтвердил Сухман. И казалось, сразу потерял всякий интерес к басилевсам.

– Ну, робяты! – сказал молчун и скептик воевода Потык. – Таперя держи ухо востро! Раз они нам глаза обманами застят – торговаться за службу станут люто! Не давайтесь в обман-то!

Но никакой торговли не было. Василий II сказал написанную логографом речь, и воеводы явно слышали, как кто-то подсказывал императору слова, потому что военачальник он редкостный, умелый, а даром слова – обделен. Говорил плохо и неумело, будто и не басилевс природный, а мужик деревенский.

Воевод повели в соседний зал, угостили всяким яством и каждому подарили серебряное блюдо, с которого он ел, и кубок, из коего пил.

– Сколь богаты басилевсы! – ахали, возвращаясь в лагерь, молодые воеводы.

– Погоди нахваливать-то! – ворчал Бермята. – Посмотрим, как жалованье платить станут.

Жалованье задержали сразу. Пустились чиновники императорские в объяснения, что, мол, больно спешно корпус русов отправили в Сицилию, мол, казна за ними не поспела.

Илья, присмотревшийся к тому, как выбивают из подданных налоги, решил, что казны-то и нет. Народ в Византии нищ, наг и голоден.

– Вот те и царица городов земных! – сказал он, без сожаления глядя на уходящий в дымку Константинополь и утонувшие в виноградниках горные склоны. – Кому – царица, кому – блудница, кому – мать, а кому – мачеха!

Мерно вздымались длинные весла триер, которыми управляли от двух до четырех гребцов, сидевщих на скамьях верхней палубы, на бимсах и в трюме. Для того чтобы гребли они слаженно, били в тулумбасы, и мерный стук да свист бича, коим, как скотину, погоняли гребцов, сопровождали плеск и шипение воды о форштевень.

Военная флотилия, корабли которой несли на борту двести русов, пошла на Сицилию – бить и приводить в покорность тамошние народы. Самая-то опасность грозила Царьграду от болгар, не щадивших жизней своих ради независимости Болгарского царства. Но на болгарский фронт русов и славян Василий II бросить не решился. Памятен был урок Святославов.

На рассвете третьего дня пути Илья, спавший прямо на верхней палубе, рядом со скамейками гребцов, кои, сменяясь, гребли и ночью, был разбужен ревом трубы и топотом поднятой по тревоге всей команды.

– Что случилось? – спросил он у толмача-переводчика.

– Смотри сам! – ответил ромей, показывая рукой в море.

Далеко на горизонте чернело несколько низко сидящих кораблей.