Иллюзия Луны - [37]

Громыхнув замками входной двери, Кир ворвался в прихожую.

– Настя! Настя! – выкрикнул он в темноту неосвещенного коридора.

Кир с трудом стянул сдавивший горло шарф, кое-как отделался от рваного пальто, задел вешалку, сшиб все, что стояло на столе, промахнулся мимо выключателя, и, тяжело дыша, продвинулся в сторону гостиной.

– Настя, – на этот раз его голос прозвучал тихо и беспомощно.

Пока Кир был занят, пока он бегал по улицам, искал, кричал, звал, хватал за руки бесчувственных прохожих, страх забавлялся с ним, гоняя из угла в угол, из подворотни в подворотню, через дорогу, вверх по мосту, вниз на площадь и обратно. Но здесь, в тишине пустой квартиры, Кир без сил и надежд скулил от нахлынувшего отчаяния.

– Настя… – он сполз по стене вниз. – Настя…

С тихим скрипом открылась дверь гостиной, и в темноте коридора образовалась узкая щель белого дневного света. Кир прижал мокрые от пота ладони к груди, пытаясь через плоть, кровь и фабричную ткань одежды добраться до самого сердца, поймать, сдавить его в ладонях и заставить наконец замолчать.

– Деда, – раздался голосок девочки. – Ты чего так долго?.. Пойдем скорее, он упал, об урну стукнулся, глаз расшиб. Плачет сидит…

Кир внезапно, словно к нему вернулось зрение, увидел и дверь, и свет, и девочку, стоявшую между коридором и гостиной.

– Господи боже мой, – прошептал он и повалился без чувств на бок.

Глава десятая ЗОЛОТОЙ ФАЛЛОС

Началось с того, что по дороге из клиники Игнат увидел совершенно зеленое дерево. Он притормозил, разглядывая это чудо – стоящий посреди зимы тополь, богато убранный совершенно летней, плотной и живой листвой, как вдруг в лобовое стекло угодил увесистый пакет кефира. Удар был таким сильным и неожиданным, что Игнат едва удержал в руках руль и чудом не столкнулся с рядом идущим автомобилем. Затормозив у обочины, выскочил наружу. Он мгновенно забыл о дереве и, сдерживая ярость, осматривался по сторонам. По тротуару двигались невозмутимые пешеходы, но ни один из них не напоминал мерзавца, способного на такую подлость. Игнат посмотрел на соседний жилой дом, вряд ли кефир бросили из окна. Упав с такой высоты, пакет разбил бы стекло. Не иначе какие-то гниды выскочили из-за угла, сделали гадость и скрылись в подворотне.

Тихо матерясь, Игнат забрался обратно в машину. Дворники кое-как растащили по углам стекла густую белую массу, рукав и подол пальто были перепачканы известковыми пятнами, да еще в салоне сильно воняло этим треклятым кефиром. «Вот она, теория относительности, – подумал Игнат, притормозив на светофоре, – кефир с утра в стакане вызывает аппетит, тот же самый кефир, размазанный по лобовому стеклу, – тошноту и бешенство».

Ожидая, когда дадут зеленый, он уставился на бетонный ствол фонаря, обклеенный дрожащими на ветру бумажками. Здесь предлагали все: снять, сдать, купить, женить, приворожить, выучить во сне китайский и приобрести за сущие гроши щенков Ксолойтцкуинтли. Игнат так запутался, разбирая одну за другой буквы в названии породы, что отвлекся от дороги.

Такая собачка когда-то была у отца Инги. Маленький шустрый зверек с горячим телом и львиным сердцем. Щенок редкой и дорогой породы достался Киру даром: однажды зимой он обратил внимание на обувную коробку, валявшуюся у мусорного контейнера. Коробка истошно пищала тем затухающим писком, который исходит от приборов на садящихся батарейках. Кир открыл ее и ахнул: на дне лежало голое существо – то ли крыска, то ли собачка – в общем типичная неведомая зверушка. Непонятно, как эта живая посылка оказалась на помойке. Розовую крошку могли по ошибке похоронить, обронить или выбросить, в любом случае, ее история явно была трагичной. Кир принес орущего детеныша домой, выходил, выкормил из пипетки и назвал Малевичем.

Малевич вскоре вырос в милейшего стройного песика терракотового цвета, он спал, как кошка, на груди у Кира, не сводил с него влюбленных глаз, ел с руки и не отходил ни на шаг. Инга ненавидела его. Сначала Игнат не придал этому значения, потом удивился – Малевич был до того весел, умен и дружелюбен, что его сложно было не любить, а потом понял, что все, что вызывало симпатию отца, угнетало Ингу и действовало ей на нервы.

Все это заинтересовало Игната, и однажды за обедом он подпоил ее вином в надежде, что, разозлившись или расчувствовавшись, она разболтает ему о своих отношениях с отцом. Но коварный план Игната провалился. Инга и правда разозлилась, но не на отца, а на мужа. Какое-то время она уворачивалась от его настойчивых расспросов, неловко пыталась перевести все в шутку, отмалчивалась, загадочно улыбалась и сверкала глазами, а потом швырнула бокал в стену и заявила, что ее отношения с Кириллом Александровичем – не его ума дело и нечего лезть, куда не просят. Что если у нее возникнет желание или необходимость поделиться с ним своими воспоминаниями или проблемами, она немедленно это сделает, а пока такого счастливого случая не представилось, может он оставит в покое и ее, и ее отца, и все, что их обоих связывает?!

Игнат, сто раз на протяжении этого монолога пожалевший, что захотел узнать больше, чем ему полагалось, с горем пополам успокоил разбушевавшуюся жену и пошел курить на лестницу. Он в очередной раз убедился, что вопросы вокруг Инги только множились, а ответов почти не прибавлялось.