Иллюзия Луны - [10]

С неприязнью рассматривая серые, как шинель, здания, подступавшие со всех сторон, Игнат пытался справиться с внезапным приступом беспокойства. Навязчивая тревожная мысль мучила его, и отмахнуться от нее было нелегко, и ухватить как следует не удавалось. Отчаявшись, Игнат прикрыл глаза. От похмелья мутило. К тому же он терпеть не мог этого состояния, когда все сказанное или сделанное накануне казалось таким глупым и пустым.

Он потер лоб, переносицу, посмотрел на пешеходов, плотным косяком переходивших проезжую часть. Что же произошло вчера в этом чертовом купе, о чем они разговаривали со случайным попутчиком и куда он потом исчез? Игнат не запомнил ни его лица, ни имени. Да и был ли он вообще, этот безликий незнакомец?..

Зазвонил телефон в машине. Никита взял трубку.

– Да, едем, скоро будем, да, – доложил он.

Игнат поморщился. Не успел приехать, уже звонят…

– Слушай, Никита, – подчинившись внезапной идее, спросил он шофера. – Ты, когда меня встречал, не заметил мужика на перроне? Он этим же поездом ехал. Такой плотный, коренастый… Черт, как же он выглядел-то, а?

Никита с улыбкой обернулся к нему.

– Ну и приняли вы вчера, Игнат Андреевич. Не помните, с кем пили?

– Да темно в купе было. Я его и не разглядел, – произнес Игнат и сам на себя разозлился.

А чего злиться, с другой стороны? Что правда, то правда – выпил он вчера много. Голова болела так, словно в мозг заложили свинцовый шар и расширили его изнутри неизвестным науке способом. Лобные и затылочные кости не выдержали и разошлись. Во рту пересохло, и смотреть на мир, деловито спешащий к неизбежному апокалипсису, было и больно, и противно. Хорошо бы сейчас холодного пива из запотевшей бутылочки… Но, – Игнат вздохнул, – опохмеляться на глазах шофера не хотелось.

Он считал себя настоящим алкоголиком. Месяцами мог не притрагиваться к спиртному, но знал, что стоит только начать… Напиваясь, он замыкался, ходил кругами и бормотал что-то себе под нос, то споря с кем-то, то хихикая, то сокрушаясь. А потом словно смыкалось каше кинокадра, и он погружался во мрак, из которого вываливался только под утро в тисках головной боли и с приступом острого отчаяния.

После таких «путешествий» Игнат обычно не помнил ничего. А от того, что в последнее время пил много и страстно, черные провалы множились и постепенно превратились в загадочную зону, о которой он знал только то, что края у нее скользкие и липкие, а под ногами там что-то хрустит – то ли бутылочное стекло, то ли марсианская крошка. Эта зона отпугивала и манила его, как неведомая сила манит самоубийцу на край балкона. Заканчивался очередной день, Игнат ставил перед собой рюмку, смотрел в нее и думал, что когда ты собираешься навестить тьму, форма ключей становится совершеннейшей абстракцией.

Он распахнул полы пальто. В машине было тепло. Игнат согрелся, разомлел и, наблюдая за чередой мерцающих тусклым небом окон, проплывающих за бортом, задремал, успев подумать, что хотя бы во сне эта чертова тревога отвяжется от него…

…Автомобиль выехал на ночную трассу. Шорох бесполезного радио, бесконечный шов разметки, мелькающий под колесами… Дорога в никуда, без начала и конца, эпизод то ли жизни, то ли фильма. Игнат на мгновение отвлекся, потянувшись за сигаретой, и, когда вновь посмотрел в лобовое стекло, увидел, как прямо на капот валился огромный зверь. На мгновение в резком свете фар мелькнули разверстая пасть, свалявшаяся шерсть и кровавый глаз, полный ужаса и злости. Сердце упало, а чудовище произнесло человеческим голосом:

– Просыпайтесь, Игнат Андреевич, приехали.

Игнат вздрогнул и очнулся. На переднем сидении сидел бодрый и веселый Никита. Разминая затекшие члены, Игнат зевнул, моргнул и вылез из машины в холод. Уже рассвело, но небо было совсем невыразительным: серым, бледным и пустым. Игнат вздохнул. Он с детства любил синий купол. В ясные солнечные дни казалось, что, разбежавшись и исхитрившись, можно прыгнуть в небо, как в море, и плавать в нем, утопив на самом дне бездонных высот все свои печали. Гонять пухлые мотки облаков, и путать, и рвать рыхлые нитки-следы, оставленные улетевшими самолетами. Сегодня вместо освежающей глубины равнодушно мерцал испод крышки, накрывшей серый город. Он забрал свой портфель с заднего сидения машины, махнул рукой Никите и зашагал в сторону высокого современного здания, в стеклах которого отражалась бесцветная небесная пустота.

Никита поставил машину на свободное место в углу двора, потянулся, царапая пальцами низкий потолок, и включил радио.

– В столице устойчивая облачность, без прояснений, ветер северный, пять-семь метров в секунду, температура… – он покачал головой и поискал среди шорохов и помех какую-нибудь музыкальную станцию. Наконец замурлыкал тихий джаз, и Никита, аккуратно разложив полы пальто из фальшивого барашка, откинулся на сидении вздремнуть в ожидании шефа.

Лифт неторопливо и плавно нес Игната вверх. Уставившись на хромированную панель с огромными круглыми кнопками, Игнат занимался тем, в чем особенно преуспел в последнее время. Он не думал ни о чем. Его мысли словно уходили в космическую пустоту: ни забот, ни тревог, ни печали, ни радости, ни интереса к этим несуразным кнопкам, от которых вечно было ощущение, что это не современный жилой дом, а детский сад класса люкс.