Иллюзии Доктора Фаустино - [96]

Маркиз пожал доктору руку. Тот буквально сгорал от стыда и едва держался на ногах.

Маркиза почувствовала комок в горле и, заикаясь, пролепетала:

– Я чувствую себя немного лучше.

Дон Фаустино был так подавлен, что ничего не ответил.

Либо маркиз ничего не видел, либо делал вид, что ничего не видел, щадя несчастных, которые и без того испытывали унизительный страх и пребывали в мучительном состоянии полной растерянности.

Маркиз, сославшись на то, что его ждет министр, ушел из дому.

Дон Фаустино и Констансия снова остались одни. Оба они были жертвой вспыхнувшей страсти, но не порока. Поэтому страх, владевший ими, возник не от сознания только что пережитой опасности, а от ощущения совершенного греха. Объятия и поцелуй были низким воровством. Маркиза попрала честь, любовь, благородную доверчивость отца ее детей. Доктор предал верного друга, предал того, кто, в отличие от многих других, уважал и любил его. И в довершение всего он украл у него самое дорогое сокровище – Констансию. Не потому ли, когда их обоих застали врасплох, они почувствовали себя преступниками: это видно было по выражению их лиц, это сквозило в каждом их движении. Оба заметили это, и оба стыдились теперь того, что увидели. Чувство общей вины за стыдный поступок, унизительное чувство страха, которое охватило их в присутствии маркиза, подавило все остальное: они не видели уже способов и средств исправить зло.

Долгое время оба молчали.

– Уйди, уходи отсюда. Я погибла! – произнесла она наконец.

– Но, может быть, он ничего не видел, – осмелился возразить доктор. – Вероятно даже, что он ничего не видел. Небо помогло нам.

– Какое богохульство! Какое уж там небо! Скажи лучше – ад!

– Пусть ад. Только бы ты не пострадала от этого!

– Уйди, Фаустино, оставь меня. Ты терзаешь мою душу! – воскликнула маркиза с тоской и раздражением.

Доктор взял шляпу и, не произнеся ни слова, медленно, опустив голову, покинул дом маркизы.

Печальные мысли и тысячи глупейших предположений проносились в его голове, когда он возвращался домой, не замечая дороги.

«Допустим, маркиз все видел, что тогда? – спрашивал он себя. – Но, может быть, он ничего не видел? Зачем ему было скрывать? Взял и убил бы нас обоих! Может быть, он сделал вид, что ничего не заметил? Но зачем ему это делать? Если он задумал мстить Констансии, я должен вмешаться и защитить ее».

Устав от этих мыслей, он придал своему внутреннему монологу другое направление.

«Почему я такой несчастный? Несчастнее меня нет человека. Я не способен любить, у меня нет достаточной воли и энергии, чтобы быть добродетельным, чтобы с открытым забралом и с чистой совестью защищать богоугодное дело, но при всем моем слабоволии, малодушии и неуклюжести – эти качества у меня в избытке – я запросто совершаю преступление и оказываюсь смелым, трезвым, ловким в грехе. В этом свойстве моего характера и лежит причина моего несчастья, из-эа этого я делал несчастными всех тех, кого я любил».

Рассуждая таким образом, доктор свернул за угол, и тут к нему подошел какой-то человек. Он тотчас признал в нем маркиза де Гуадальбарбо.

– Я ждал тебя. Следуй за мной, – сказал ему маркиз.

Доктор молча последовал за ним. Неподалеку стояла карета маркиза.

– Садись, – сказал он доктору. Тот повиновался.

– На виллу! – приказал маркиз кучеру, сев подле Фаустино.

Лошади взяли рысью, и карета покатилась. Оба седока всю дорогу молчали.

Теперь доктор понимал, что маркизу все известно, и считал своим долгом дать ему любое удовлетворение. У него мелькала даже мысль: не собирается ли маркиз просто убить его. Он вправе был это сделать, но, очевидно, имел другие намерения. Не мог же доктор спросить умаркиза: «Что ты собираешься со мной сделать?». Поэтому он молчал и позволил везти себя на загородную виллу.

Наконец они туда прибыли. Это было недалеко, в полулиге от города. Вошли в дом. Маркиз приказал слуге зажечь свет в нижней комнате, служившей ему кабинетом. Слуга удалился, оставив господ одних.

Маркиз открыл шкаф, извлек оттуда ящик, вынул из ящика два пистолета и положил их на стол. Тут он прервал молчание и спокойным тоном, словно желал доброй ночи, сказал:

– Ты негодяй, и я могу пристрелить тебя как собаку. Ты украл у меня самое дорогое, ты предал мою дружбу. Но я хочу убить тебя в честном бою и равным оружием. Я не хочу, однако, чтобы знали, что я тебя убил и за что я тебя убил. Это значило бы запятнать мое имя, бросить тень на мою жену и моих детей. Поэтому дуэль произойдет без свидетелей и без соблюдения некоторых формальностей. Пусть бог будет нам свидетелем. Прислуга нас не выдаст, даже если и узнает что-нибудь. Лакей и управляющий – англичане. Это люди надежные, верные, они давно у меня служат. Выбирай пистолет.

Доктор машинально взял пистолет. Маркиз тут же взял другой. Оба были теперь вооружены. Дон Фаустино не знал, что сказать, и поэтому молчал.

– Теперь, – продолжал маркиз, – следуй за мной, – и отворил дверь, ведущую в сад.

Там не было ни души. Светила полная луна. Перед выходом маркиз сказал:

– Я поведу тебя далеко отсюда – сад большой. Иначе слуги могут услышать выстрелы. Когда мы дойдем до места, мы встанем друг против друга на расстоянии тридцати шагов. Потом я скомандую «Пора!», и мы начнем сходиться. Каждый может выстрелить, когда ему угодно. Если ты хорошо стреляешь на ходу, можешь двигаться мне навстречу, если не доверяешь своей меткости, жди, пока я не упрусь грудью или лбом в дуло твоего пистолета.