Иллюзии Доктора Фаустино - [90]
Здесь, в Мадриде, она не кокетничала с доном Фаустино. Боже сохрани! Ведь она любила и уважала своего маркиза. Битый судьбою дон Фаустино даже не помышлял о том, что кузина, которая не любила его там, в Вильябермехе, могла полюбить его теперь, когда туманно-радужное будущее обернулось столь банальным настоящим, когда с ужасающей ясностью обнаружились тщета, несостоятельность, провал всех его надежд и планов достижения славных побед.
Констансия, выведенная из себя неотступными ухаживаниями генерала Переса, задумала дьявольскую игру. Маркиз не мог прогнать надоедливого поклонника. Кокетничанье с любым другим мужчиной такого же положения не могло ни задеть, ни уязвить самонадеянного генерала. Верным способом избавиться от него, отомстить ему, ударить по его самолюбию было подыскать, соперника ниже его рангом, человека скромного и малозаметного, и, проявив к нему всемилостивейшую благосклонность, приблизить к себе. Тем самым она сделала бы богоугодное дело: могущественный генерал был бы низведен со своего пьедестала и унижен, а безвестный соперник обласкан и возвышен.
Для этой роли Констансия выбрала беднягу кузена, решив вывести его из состояния подавленности и прострации, заставить поверить в свои силы, сделать его счастливым соперником и противником хвастливого генерала. Она живо представляла себе, как тот лопается от злости, получив отставку из-за какого-то чиновника, жалкого писаришки с жалованьем в четырнадцать тысяч реалов. К тому же ей казалось, что этот самый писаришка с жалованьем в четырнадцать тысяч реалов по всем статьям превосходил генерала с его победами. Она не нуждалась в славе генерала Переса, ей не нужны были отблески чьей-либо славы: она считала, что сама, своим собственным блеском, может осветить и украсить кого угодно.
XXIX
За тайное оскорбление – тайное отмщение
Маркиз, сам того не замечая, способствовал осуществлению хитрого плана своей жены.
Высокомерие и самомнение представителей высшего мадридского общества вроде генерала Переса казались маркизу столь необоснованными, что он едва мог их переносить. Маркиз был горячим поклонником порядка, установленного в процветающей Ви ли кобри танин, и всегда сетовал на беспорядок, отсталость и дурное правление у себя на родине. Он считал, что наши политиканы и правители должны стыдиться своей бездарности и скромно помалкивать, а не проявлять свою спесь.
Как все преуспевающие дельцы с чистой, незапятнанной репутацией, маркиз был чудовищно самолюбив и испытывал естественное раздражение, когда это самолюбие проявляли другие лица без достаточных, по его мнению, на то оснований.
Маркиз никогда не читал любопытнейшей книги отца Пеньялосы под названием «Пять достоинств испанца, разоряющих Испанию», но даже если бы прочел ее, то не смог бы по свойству своего ума оценить теорию хитроумного монаха. Автор высказывал соображения о том, что гибель Испании проистекала не от дурных, а от хороших качеств испанцев: от того, что испанцы – в высшей степени рыцари, католики, роялисты, от того, что они – благородны и воинственны. Маркиз же считал, что страна гибнет от дурных качеств испанцев, и потому корил и бранил своих соотечественников, обрушивал свой гнев на сильных мира сего и был снисходителен и доброжелателен по отношению к скромным и неимущим людям.
Поскольку дон Фаустино принадлежал ко второй категории, маркиз испытывал к нему особое расположение, которое непрерывно росло и усиливалось. От прежней предубежденности, возникшей при первом свидании, не осталось и следа. Молодой задор, бравирование безбожием, свойственные молодому человеку, с годами сгладились, Маркиз не видел уже в доне Фаустино соперника, оспаривавшего у него Констансию. Напротив, теперь он видел в нем только неудачника, над которым он взял верх и чьи высокие достоинства увеличивали ценность и важность одержанной победы. Чем больше маркиз возвышал дона Фаустино в своем воображении, тем важнее казалось ему значение любви Констансии к нему, тем лестнее ее выбор, по которому она отвергла доктора и предпочла его, маркиза.
Между тем визиты дона Фаустино участились, и если он почему-либо пропускал званые вечера и обеды, маркиз разыскивал его и подтверждал приглашения.
Тем временем неутомимый генерал Перес, образцовый любовник-воитель наших дней, несмотря на то, что все его вылазки, атаки и набеги отбивались, продолжал непрерывно и методично сжимать кольцо осады. Поскольку генерал был важной и уважаемой персоной, никто не решался даже приблизиться к Констансии. Подобное предприятие всем казалось не только бессмысленным, но и опасным. Генерал Перес своими многозначительными взглядами и поведением совершенно блокировал маркизу. Другие кавалеры не думали, конечно, и не боялись, что генерал Перес съест их живьем. Совсем нет. Но видя, что удачливый завоеватель открыл решительные боевые действия, поступая при этом смело и напористо, они могли подумать, что он добился успеха, а при таком состоянии дел никто не хотел соперничать с ним, чтобы не испытать горечи поражения.
Констансии все это порядком надоело. Понимая, что кольцо осады сжимается и план изоляции успешно осуществляется генералом, она буквально выходила из себя.
«В Верхней Швабии еще до сего дня стоят стены замка Гогенцоллернов, который некогда был самым величественным в стране. Он поднимается на круглой крутой горе, и с его отвесной высоты широко и далеко видна страна. Но так же далеко и даже еще много дальше, чем можно видеть отовсюду в стране этот замок, сделался страшен смелый род Цоллернов, и имена их знали и чтили во всех немецких землях. Много веков тому назад, когда, я думаю, порох еще не был изобретен, на этой твердыне жил один Цоллерн, который по своей натуре был очень странным человеком…».
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.