Иллюзии Доктора Фаустино - [87]

Этой женщиной была наша старая знакомая Констансия, ставшая маркизой де Гуадальбарбо. Природные достоинства, которыми она отличалась еще там, у себя, в андалусийской деревне, проявились теперь в полном блеске под воздействием достижений современной культуры. Так драгоценный камень, извлеченный из недр земли, или жемчуг, поднятый со дна моря, приобретают особую, рафинированную красоту и изящество, приняв в себя лучи дневного света.

Маркиза прожила эти семнадцать лет, не испытав ни малейшего огорчения, наслаждаясь безмятежностью и благополучием, пользуясь всеобщим уважением, заботами любящего супруга, внушая почтительную любовь мужчинам, вызывая зависть женщин, и потому красота ее нисколько не поблекла. Никто не дал бы ей даже тридцати пяти лет. Губы ее были так же свежи, детская лукавая улыбка так же привлекательна, зубы такие же ослепительно-белые, лоб такой же чистый и кожа лица с румянцем на щеках такая же нежная, как в тот памятный момент, когда она вышла из экипажа, чтобы встретить своего кузена Фаустино.

Хотя у нее было двое детей и старшему сыну исполнилось шестнадцать, мы можем повторить то, что говорили и раньше: гибкостью стана она напоминала даже не пальму, а змейку, все, что можно было видеть, предполагать и воображать о ее фигуре, отличалось отсутствием излишеств и преувеличений и такой соразмерностью форм и линий, которыми отличается подлинное произведение искусства.

В довершение всех похвал мы осмелились бы прибавить, что Констансия была неподвластна разрушительной силе времени. Она напоминала сказочных спящих красавиц, которые, проснувшись, остаются такими же прекрасными, а то и более прекрасными – бывают и такие случаи, – чем до волшебного сна. Кожа приобрела еще больший блеск и прозрачность, стала более гладкой и белой, что делало Констансию похожей на мраморную богиню или нимфу. Благодаря заботам и уходу руки казались теперь еще более красивыми и поражали округлостью линий, изящной формой запястья и пальцев. Уход за внешностью, применение маленьких хитростей осуществлялись так тонко и умно, что даже самый придирчивый критик, обладающий острейшим зрением, не заметил бы этого.

Маркиза де Гуадальбарбо поражала Мадрид своими туалетами и драгоценными украшениями, но еще большее впечатление производили ее добродетели. Маркиза любила мужа, видя в нем чудесный источник своего благосостояния и богатства. Он осыпал ее бриллиантами, одаривал золотыми украшениями и без колебаний исполнял все ее дорогостоящие и смелые капризы. Удачи супруга в делах благодарная маркиза была склонна приписать его выдающимся талантам. Он представал в ее глазах магом-волшебником, которому достаточно было махнуть палочкой, чтобы любая надежда, иллюзия, прихоть, мечта покидала зыбкий мир тенен и химер и чудесным образом превращалась в нечто весьма реальное и ощутимое.

Констансия была о себе весьма высокого мнения, что делало ее неуязвимой для многих опасных искушений.

Бедная женщина, будь она олицетворением самого бескорыстия, всегда рискует дать ослепить себя богатству, блеску, роскоши богатого кавалера. Она может и не принимать от него подарков, но обязательно пленится экипажами, лошадьми, дворцами, блеском и великолепием той атмосферы, которая окружает ее избранника. На Констан сию это не могло оказать никакого действия: она была – или мнила себя – такой богатой, что ни роскошь, ни пышность, ни чудеса ремесла или искусства не могли поразить ее, вызвать ее восхищение или даже любопытство.

Женщину-плебейку всегда привлекает звучное имя кавалера. Женщина, которая не знает высшего света, легко очаровывается поклонником, блистающим в аристократических салонах, и желание победить или уязвить свою великосветскую соперницу оказывается сильнее всех ее добродетелей. Констансия причисляла себя и своего мужа к самому высшему обществу, она блистала в самых знаменитых салонах Парижа и Лондона, поэтому подобные вещи никоим образом не могли подействовать на ее гордое сердце. Она на все смотрела свысока, с пренебрежением.

Слава о маркизе де Гуадальбарбо катилась по всей Европе. Она блистала в Бадене, Спа, Брайтоне, Трувиле, в салонах предместья Сен-Жермен, в замках прославленных лордов Англии и Шотландии. В Берлине, Петербурге, Ницце. Флоренции, Риме у нее были приятельницы, которые ей писали письма, и поклонники, которые по ней вздыхали… Устав блистать в Европе, она вернулась в Мадрид, и похоже было, что сделала это, желая укрыться от света.

В прежние времена в центрах высокой культуры и цивилизации вроде Александрии эпохи правления наследников Александра Великого, Версаля эпохи Людовика XIV или Людовика XV, может быть, по контрасту с реальной жизнью возник интерес, пробудился вкус – род недуга – к буколической поэзии, к идиллии, к тихой сельской жизни, к пастушеской любви. Нечто подобное произошло и в душе прекрасной маркизы. В Мадриде ей было хорошо, но порой сердце ее тосковало по простой, патриархальной жизни. Воображению рисовались идиллические картины неизъяснимой прелести, сотканные из воспоминаний о родном селении, о своем саде, цветущих апельсиновых деревьях, благоухающих фиалках, о голубом андалусийском небе и о прочих удовольствиях безыскусственной жизни, близкой к матери-природе.