Иллюстрации Гюстава Доре - [5]

Несмотря на то что, казалось бы, ничего нового я для себя не увидел.

Когда-то, абсолютно точно так же, к штабу нашего полка подкатывал на трофейном «опеле-адмирале» некогда замечательный летчик-пикировщик экстра-класса, а потом вконец спившийся командир нашего авиационного корпуса, дважды Герой Советского Союза генерал-майор Семенев.

И точно так же, как этот молодой хрен в рясе, выскакивал из-за руля водитель и адъютант нашего комдива старший лейтенант Витька Кошечкин, точно так же обегал машину спереди, также распахивал заднюю дверцу, помогая генералу, страдавшему жестокой похмелюгой, вылезти из машины...

Разница была лишь в том, что высокопоставленного святого бугра встретил быстро вышедший из дверей дома очень авантажный поп в золотых очках, да еще и троекратно расцеловался с ним...

...а когда наш Семеныч вылезал из своего «опеля», то из штаба выскакивал дежурный офицер и кричал на всю округу не своим голосом так, чтобы все слышали и прятались:

— Товарищ генерал-майор! За время вашего отсутствия во вверенном вам подразделении никаких происшествий не произошло! Летный и технический состав занят боевой и политической подготовкой! Докладывает дежурный по части подполковник Еременко!!!

— О, бля, да не ори ты... — морщился командир корпуса. — И так голова трещит, а ты блажишь, будто тебе яйца между дверями защемили.

— Слушаюсь, товарищ генерал, — уже негромко говорил Еременко. — Сейчас все будет в ажуре! Вам куда подать?

— К полковому. У себя?

— Никак нет! В воздухе. Эскадрилью в зону повел.

— Не налетался, мудак, — говорил Семенов. — Передай, чтобы заходил на посадку. И сюда его!

— Слушаюсь! — уже почти шепотом говорил Еременко и бежал впереди генерала открывать ему дверь штабного барака...

...почти точно так же, как сейчас, правда, неторопливо и достойно, роскошный поп в золотых очках открывал дверь перед этим главным святым чуваком из лакированного «ЗИМа».

Схожесть ситуаций меня слегка успокоила.

Я перевел дух, подождал, когда этот церковный бугор пройдет внутрь, и направился к тем же дверям.

Нужно было подняться всего лишь по четырем ступенькам, но тут я отчего-то остановился, тупо уставившись на водителя «ЗИМа» в рясе, очень профессионально протирающего мягкой тряпкой лобовое стекло машины.

Заметив, что я смотрю на него, он улыбнулся и негромко спросил:

— Нравится?

— Великовата, — ответил я. — У меня двор маленький — на такой не развернуться.

Святой водила тихо и вежливо рассмеялся моей немудрящей шуточке и продолжил свое занятие.

А я перемахнул через четыре ступеньки и, с трудом сдерживая неизвестно откуда взявшуюся нервную дрожь, одной рукой прижал к груди Библию, завернутую в мамину гобеленовую скатерку, которую я помнил с самого моего маленького детства, и потянул дверь на себя...

Какого черта я так раздергался? Первый раз, что ли?.. Бред какой-то!..

Куда я должен был попасть — в Духовную академию или какое-нибудь Управление епархией, я не имел ни малейшего представления. Мне важно было сейчас же, немедленно взять себя в руки и постараться максимально толково и выгодно «засадить» этим попам мою потрясающую вольфовскую Библию с иллюстрациями Гюстава Доре, одно появление которой в этих стенах, по моим тогдашним соображениям, да и по заверениям Вальки-троллейбусника, должно было вызвать бурю восторга у всех служителей ихнего культа, чуждого всей тогдашней Советской власти.

Для удобства понимания, с кем я имел дело в этой Невской лавре, я буду примерять их должности и неведомые мне их звания на войсковой, армейский манер, где у меня был восьмилетний опыт службы и самого непосредственного участия с сорок третьего по пятьдесят второй год включительно.

Итак, если считать того пожилого мужика в дорогой рясе, которого привезли на «ЗИМе», «генералом» от Господа Бога, а встречавшего его попа в золотых очочках «полковником» — золотой крест на его пухлой груди тянул не меньше чем на три звезды с двумя просветами, — то водилу «ЗИМа», в рясе победнее, можно было бы приравнять, предположим, к «младшему лейтенанту».

В каком-то дурацком смятении я потянул ручку двери на себя и оказался в некоем тамбуре, разделявшим уличную входную дверь и вторую дверь, ведущую непосредственно в здание.

В середине достаточно широкого тамбура, который по армейской классификации можно было бы назвать «контрольно-пропускным пунктом», была узенькая деревянная выгородка, за которой стоял днев... Тьфу, черт подери, ну при чем тут «дневальный»?!

За выгородкой стояла молоденькая женщина в черном подпоясанном балахоне до пят и по самые брови укутанная в туго затянутый на голове черный платок. И только справа платок был слегка сдвинут за ухо, прикрытое обычным наушником телефонистки. А на шее у нее висела несложная конструкция, удерживающая на ее вполне приличной грудке узенькую трубочку древнего микрофона.

За ее спиной на стене был укреплен самый обычный телефонный коммутатор с гнездами и штекерами на толстых пестрых шнурах — приблизительно на двадцать — двадцать пять телефонных номеров. И девка-чернавка очень ловко управлялась со всем этим телефонным хозяйством.

Ни дать ни взять — «барышня-телефонистка» из высокохудожественных фильмов о счастливом переломном периоде государства Российского, когда сознательные революционные солдаты и матросы захватывали почту, телеграф и телефонные станции.