Иллирия - [26]

На душе моей скребли кошки, так тоскливо и страшно мне не было уже давно. Выходило, что ловушка, в которой я очутилась, еще опаснее и страшнее, чем мне казалось. Гако не стал бы противостоять воле Ремо даже в интересах Флорэн, которую называл любимой дочерью, что же говорить обо мне, чужом и докучливом для него человеке?.. Вико не мог не заметить того, как я огорчена. И в самом деле, из глаз моих вот-вот должны были политься слезы, несмотря на все мои усилия сдержать их. Видимо, в понтифике сохранилась еще способность к сочувствию, выразившаяся в совете, вначале не показавшемся мне стоящим.

- Вот что бы я сделал на вашем месте, Годэ, - задумчиво сказал он. - Ремо очень переменчив. Его интерес к вам до последнего времени подогревался тем, как живо реагируете вы на его внимание. Кто не захотел бы поймать столь беспечную и доверчивую птичку в клетку? Если вы охладеете к нему и продемонстрируете общую слабость, постоянно жалуясь на болезни и недомогания, скроив при этом настолько кислое лицо, как сейчас, он может в вас разочароваться.

- Но тогда он вернется к мыслям о Флорэн! - воскликнула я.

Вико развел руками.

- Кому-то суждено утолить жажду этого почтенного господина, - сказал он.

- Должен быть еще какой-то выход! - решительно произнесла я, и некоторое время было потрачено на мои попытки предложить другой вариант развития событий. Но после пары фраз я каждый раз умолкала с открытым ртом, понимая, насколько маловероятно то, что я говорю. Вико слушал мой сбивчивый полувопросительный монолог, не пытаясь вмешиваться, - я и сама успешно справлялась с опровержением своих же теорий. Когда я выдохлась, он спросил, неожиданно переменив тон:

- А о каком будущем вы мечтаете, Годэ?

Я запнулась, ведь пока все мои размышления были посвящены лишь тому, как избегнуть некой беды - о собственных пожеланиях я забыла напрочь, и по всему выходило, что их вовсе не существует. Я не знала, куда стремиться и о чем мечтать, с тех пор как отказалась от мысли похоронить себя заживо. Умирать мне уже не хотелось, но и устраивать свою жизнь я не умела, впрочем, как и все женщины Иллирии. Всем нам предстояло выйти замуж и стать хорошими женами и матерями - к другому будущему никто не готовил нас, дочерей из достойных семейств. И теперь, столкнувшись с ситуацией, где возможное замужество виделось худшим исходом, мое воображение оказалось бессильным.

- Я... я хотела бы покинуть Южные земли, - наконец призналась я. - Хотела бы увидеть другие края, а затем найти тихий уголок и жить там обычной жизнью, не привлекая ничьего внимания. Я умею ухаживать за цветами - моя тетушка выращивала их на продажу, хоть и стыдилась немного того, что занимается торговлей. Правда, на рынок она не выходила - за цветами к ней приезжали на дом, ее розы были самыми красивыми в городе. Я познакомилась со своим покойным мужем, когда он пришел к тетушке за букетом для своей сестры...

От воспоминаний на душе стало и горько, и сладко. Я вновь видела, как Лесс принимает из моих рук корзину с прекрасными свежими розами. Он выбрал те, лепестки которых были белыми с едва заметной розовой каймой по краю лепестка. Потом, конечно же, говорил, что я показалась ему похожей на этот бледный цветок, и всегда покупал у тетушки такие же розы для меня - когда я стала жить в его доме в качестве супруги. Тетушка вместе с цветами всегда передавала баночку варенья и записку с приглашением ее проведать. Дома наши располагались довольно далеко друг от друга, самый короткий путь лежал через небольшую рощицу и луг - тетушка жила на околице. Местность поблизости Венты всегда слыла мирной, и мне не требовались провожатые. Время прогулок было счастливейшим для меня: сначала я, оставив последний городской дом за спиной, спускалась в низину, где над небольшим спокойным ручьем шумели тенистые деревья - там находился старый деревянный мостик. Иногда я подолгу задерживалась на берегу, наблюдая за стрекозами и бабочками, резвящимися над водой. Лесс не видел ничего дурного в том, чтобы женщина на досуге занималась не только вышиванием и молитвами, так что у меня всегда имелись с собой нехитрые принадлежности для рисования: я делала быстрые наброски в небольшом альбоме, которые, впрочем, никому, кроме тетушки и Лесса, не показывала. Особенно я радовалась, когда удавалось рассмотреть в подробностях птиц с пестрым оперением, прилетающих к ручью напиться в знойный полдень. Требовалось некоторое время сидеть неподвижно, затаившись за ветвями кустов, чтобы не спугнуть их. Несколько раз я видела вблизи косуль и лис, осмелившихся подойти близко к человеческому жилью, а порой заводила разговоры с пастухами, отдыхающими в тени рощи, пока овцы лениво щипали траву неподалеку...

Незаметно для себя, все это я рассказала Вико. Не знаю, слушал ли он меня, ведь вряд ли ему могли быть интересны подробности моей жизни, скучной даже по меркам сонной тихой Венты. О своем прошлом он рассказывать не стал, видимо, сочтя, что оно состоит из эпизодов того рода, которые вызовут у меня в лучшем случае возмущение. Лишь обмолвился, что когда-то и сам хотел повидать мир, но потом раздумал.