Ильич - [85]

Серый с Ринатом особой дружбы не водил — уж очень они были разные. В глубине души Серый завидовал той ясности горизонта и чёткости поставленных задач, которые, без сомнений, и являлись основой жизни Рината. А ещё его задевало, что работяга Ринат не просто смог избавиться от темных страстей, но и изначально не дал им ни единого шанса. Серый боролся с этими страстями всю жизнь. Боролся — и не мог одолеть.

— Куда в обуви? — зашипела Фаридушка на Серого. — Тапки одевай. Иди на кухню. Сейчас Ринат выйдет.

Серый, вдыхая уютные запахи чужого жилья, прошёл по коридору мимо дверей ванны и туалета с объёмными наклейками, изображающими моющихся и писающих розовых пупсов, очутился на кухне, сел у окна. С пятого этажа открывался панорамный вид на Волгу, на весь Южный микрорайон, на дальние холмы и мертвенно-бледное рассветное зарево, расплывающиеся по небу ацетоновой кляксой.

Ринат пришлёпал на кухню в трусах и майке. На щеке у него отпечатался красный подушечный шов, в глазах колыхалась сонная муть.

— Серый… здорово, — он сунул толстую ладонь, с маху уселся на табуретку. — Фарида сказала, ты насчёт работы, да?

— Кран нужен, — сказал Серый, глядя на вышитые заботливой Фаридушкиной рукой прихваточки у плиты.

Ему почему-то вдруг стало неуютно на этой правильно, обжитой, домашней кухне. Он ощущал себя пришельцем из другого мира, дикарём, впёршимся в гостиную викторианского дома босиком, с дубиной, со вшами в нечёсаных волосах, с оберегами из сушёных человеческих ушей и стеклянными бусами.

— Тебе — триста в час, по-братски, — быстро сказал Ринат, подхватил чайник с плиты и начал пить из носика. Из уголка рта скатилась и потекла по толстой шее одинокая толстая капля.

— Договорились, — Серый встал. — Одевайся.

Ринат поперхнулся, не глядя поставил чайник мимо конфорки.

— Юлэр[39] что ли? Семь утра…

— Пятьсот в час.

Ринат встал, подтянул трусы.

— Ну эта… А много работы?

— К обеду управимся, — Серый тоже поднялся.

— Ну-у… ярар[40]. Только солярку поможешь залить, вдвоём сразу из бочки можно.

На кухню заглянула Фаридушка — уже в домашней одежде, с заколотыми волосами.

— Опять из чайника пил? — тихо, чтобы не разбудить детей, напустилась она на мужа. — Я тебе сколько раз говорила?..

— Собери нам чё-нить… — сказал Ринат. — Работать едем.

— С собой? — тут же сменила тон Фаридушка.

— С собой, — кивнул Ринат и вышел.

— Я на улице подожду, — сообщил Фаридушке Серый и пошёл в прихожую — обуваться.

* * *

— Здоровый какой, — сказал Ринат, стоя на краю раскопа. Он смотрел на статую, словно на диковинного зверя или рыбу, исторгнутую из волжских глубин. — Чё, сколько весит?

— Хер знает, — пожал плечами Серый. — Тонн сто, сто двадцать.

— Не потяну, — покачал головой Ринат, кивнул на кран. — Мой амбал двадцать четыре поднимает всего. Ленин твой для него — мёртвый груз.

— Поднимать не нужно, — сказал Серый. — Просто поставить.

Ринат покрутил головой, спустился в раскоп, зачем-то попинал бронзовое плечо, словно бы проверяя, настоящая перед ним статуя или муляж, подделка.

— Ну, окей, — сказал он наконец. — Давай, айда попробуем. А на фига тебе его ставить?

— Надо, — отрезал Серый.

В голове его вся предстоящая процедура — он почему-то для себя обозначил подъем статуи этим словом — представлялась простой и понятной: он снимает сетку-рабицу с забора, Ринат загоняет «МАЗ» на Ёрики, ставит его возле будки, раскладывает опоры-аутригеры; Серый заводит трос через прокопанную под статуей нору, и Ринат поднимает Ленина вертикально.

И всё.

Но на деле Серому удалось выполнить только первый пункт — разобрать забор. Перекусив клещами последнюю проволочку, он оттащил рабицу в сторону и махнул Ринату — давай, мол.

«МАЗ» взревел, пополз по склону — и застрял, погрузив передние колеса в глину. Ринат высунулся из кабины, и перекрикивая мерный рокот дизеля, крикнул:

— Не ссы, Серёга, ща я назад дам!

С лязгом, слышимым даже снаружи, он включил заднюю передачу, отпустил сцепление, газанул… «МАЗ» дёрнулся, болтанул красной траверсой с крюком — и заглох.

Из будки вышла заспанная Лёнька в бушлате, наброшенном внакидку, прикрыла зевок ладонью.

— Серёж, вы что делаете?

Серый ничего не ответил — он подошёл к «МАЗу», осмотрел масштабы бедствия. Машина засела прочно, по самый бампер. Её словно всосало в глину.

Ринат вылез из кабины, присел на корточки у переднего колеса. С лица его исчезла всегдашняя доброжелательная улыбка.

— Сука, анансыгын[41], — выругался Ринат, распрямляясь. — Ты чё не сказал, что тут земля мягкая?

Серый пожал плечами.

— Я знал? Ты же водила. Сам должен видеть.

— Ладно, — махнул рукой Ринат. — Копать надо. Привет. Халяр нишэк[42]?

Последняя фраза была адресована Лёньке. Та улыбнулась в ответ:

— Айбят[43], — в Средневолжске все знали с десяток расхожих татарских фраз и словечек.

— А у нас вот йомшак[44], — Ринат сплюнул.

Серый подал ему лопату, зашёл с другой стороны колеса и начал копать, стараясь откидывать землю подальше.

* * *

Они провозились до одиннадцати — «МАЗ» никак не мог выехать обратно на дорогу. Пришлось не просто откопать колеса, но и убрать землю из-под днища, выложить колею досками, кусками шифера и всяким хламом, обнаруженным за будкой. Только после этого, ревя и дёргаясь, кран все же выполз на асфальт, раскидав вокруг себя оранжевые комья глины.