Ильич - [83]

— Знаешь, чё, — тихо ответила Лёнька.

— Лен, уходи. Нет у меня ничего. И ничего уже не будет. Акелла — мёртвый волк.

— Дурак ты, Серенький.

— Дурак, — согласился Серый и открыл глаза.

Лёнька стояла перед ним — в тёплой не по погоде куртке, с тяжёлой сумкой через плечо.

— Уезжаешь что ли? — удивился Серый.

— Переезжаю, — сказал Лёнька и двинулась к будке. — Дай пройти, плечо отваливается.

Серый встал, сделал шаг в сторону. Лёнька вошла в будку, послышался тяжёлый звук рухнувшей на пол сумки. «Макарена» закончилась, её сменила «Агата Кристи»:

Ляг, отдохни, и послушай, что я скажу:

Я терпел, но сегодня я ухожу.

Я сказал: успокойся и рот закрой.

Вот и всё, до свидания, черт с тобой[36].

Лёнька вышла на крыльцо с чайником в руке. Она сняла куртку и была в белой водолазке, туго обтягивающей грудь.

— Вода у тебя где?

— За домом скважина, — сказал Серый. — Там кнопка у насоса барахлит, нажимай сильно…

Я на тебе, как на войне,

А на войне, как на тебе.

Но я устал, окончен бой,

Беру портвейн, иду домой, –

неслось из будки.

Лёнька вернулась с полным чайником, скрылась в доме. Щёлкнул выключатель плитки, следом посыпались, как картошка из ведра, бытовые, простые и обычно незаметные, звуки — позвякивание ложек, стук переставляемых банок и кастрюль, хлопанье дверец шкафчиков, скрип половиц…

Серый вдруг будто бы увидел себя со стороны: он стоит в лодке, которая медленно плывёт по туманному озеру из прошлого видения. Плывёт сама собой, а в разрывах туч над его головой сияет нестерпимо-яркая Луна.

Окончен бой, зачах огонь

И не осталось ничего.

А мы живём, а нам с тобою

Повезло… назло!

— Иди чай пить, — сказала Лёнька.

И Серый пошёл.

* * *

Свет отключили около полуночи. Они сидели за столом в темноте, пили чай и молчали. А о чем было говорить? Нет, даже не так — говорить-то было о чём, конечно, но оба, и Серый, и Лёнька, понимали: словами они могут спугнуть, разрушить ту странную конструкцию их взаимоотношений, что как бы случайно возникла в последние дни. Или — годы?

Неожиданно Лёнька засмеялась — тихо, словно бы про себя.

— Ты чё? — не понял Серый.

— Сидим тут… на кладбище… в темноте… — сквозь смех сказала Лёнька. — Двух могильщиков не хватает ещё для полноты картины.

— Я и есть могильщик, — сказал Серый.

— Не, Серенький, — перестав смеяться, возразила Лёнька. — Ты — Гамлет. Принц. Ты только об этом ещё не знаешь.

— А ты кто? — Серый напряг память и выдал: — Офелия, что ли?

— Не, — Лёнька в темноте отрицательно покачала головой. — Я — Горацио. А может, я и есть могильщики.

Серый не сдержался, фыркнул, разбрызгивая чай. Лёнька пропела:

— В дни молодой любви, любви

Я думал — милее всего

Коротать часы — ох! — с огнём — ух! — в крови,

Я думал — нет ничего[37].

Они засмеялись, теперь уже вдвоём. Неожиданно вспыхнул свет и Серый увидел Лёньку такой, какой не видел никогда — чёлка отброшена, глаза расширенные, беззащитные и очень…

Как будто Серый смотрел в них всю жизнь.

— Ты есть хочешь? — внезапно засмущавшись, Лёнька опустила голову, привычно занавесившись чёлкой. — У меня тушёнка есть, хлеб и картошка варёная.

— Лен, — позвал Серый. — А ты не уйдёшь?

Наступила тишина, и стало слышно, как завыли над Ёриками от ветра провода.

Лёнька встала, поставила чашки в раковину, сдула чёлку с глаз и улыбнулась.

— Стала бы я тащиться ночью в этот вертеп, чтобы попить чай и уйти.

У Серого словно бетонная плита с души упала.

— Чё сразу вертеп-то? — заворчал он, неловко поднимаясь. — Я полы тут, между прочим, вчера помыл.

Лёнька ничего не ответила. Гибко нагнувшись над сумкой, она доставала оттуда аккуратно сложенные простыни. Из телевизора пел «Эйс оф Бейс»:

Happy nation…

We're traveling in time

Traveling in time

Tell them we've gone too far

Tell them we've gone too far

Happy nation come through

And I will dance with you

Happy nation

Happy nation…[38]

* * *

Это был странный сон. Обычно Серый вообще не помнил, что ему снилось, но тут все происходило настолько реалистично, что даже спящий, он понял, что не забудет этого никогда.

Вначале они с Лёнькой куда-то шли. С неба падал мокрый снег, было ветрено и вообще как-то тревожно и страшно. Серый обернулся — и увидел сквозь снежную пелену жёлтые огни фар.

— Попутка? — спросила Лёнька.

— Ага, — Серый перевесил сумку, поднял руку.

Машина приближалась. Уже стало видно, что это не грузовик, но и не легковушка — что-то высокое, угловатое, даже квадратное. Серый передёрнул плечами от внезапного озноба.

Это мог быть рейсовый пассажирский «ПАЗик».

Или джип Флинта.

Или милицейский «Уазик».

Или просто случайная машина…

Дальше что-то случилось, как это обычно бывает во сне, что-то, что не сохранилось в памяти. Словно бы Серый уснул посредине собственного сна. А потом он проснулся во сне и понял, лежит на земле. Не на асфальте, не на траве, а именно на взрыхлённой земле, на вспаханном поле, покрытом тонким слоем мокрого снега. Было очень холодно, Серый чувствовал этот холод всем телом, но ничего не мог изменить — почему-то руки и ноги не слушались.

Рядом с ним лежала Лёнька. Он не видел её лица, его закрывали волосы. Тонкая Лёнькина рука с чуть согнутыми пальцами была совсем близко от руки Серого. И он всё пытался дотянуться до неё, коснуться испачканных темным пальцев, но — не мог.