Ильич - [64]

Выхватив меч, он двинулся навстречу голосам. Ветер усилился. В лицо Темуджину полетели сорванные с веток листья, кедровые иглы, чешуйки коры.

— Я не боюсь вас! — крикнул юноша, отчаянно размахивая горящей веткой. — Моя дорога — моя судьба!

— Твоя судьба — смерть! — захохотало из тьмы.

— Я не сдамся!

— Ты умрёшь!

— Нет!

Темуджин рванулся в заросли, мечом прорубая себе дорогу.

— Где вы?! Покажитесь!

Он едва успел отскочить — огромный кедр со стоном рухнул на землю в двух шагах от Темуджина. Треск веток заглушил шум ветра и проклятые голоса. Тяжело дыша, юноша опустил факел. Два шага — и ствол дерева раздавил бы его голову, как кусок сушёного творога, переломал бы кости, вдавил бы искалеченное тело во влажный мох.

— Трусы! — Темуджин едва не плакал от бессилия.

В ответ тьма расхохоталась сотней глумливых голос. Они доносились теперь со всех сторон и даже сверху, с затянувшегося низкими тучами неба, хрипло каркало и ухало.

«Пропаду! — отчётливо прозвучало в голове Темуджина. — Сейчас пропаду… Отец! Дай знак, что слышишь меня, подскажи, что делать!» И едва только он воззвал к давно почившему Есугею, как холодный порыв ветра донёс до слуха юноши далёкий волчий вой.

«Тамга! — обожгла Темуджина короткая мысль. — Как я мог забыть! Или… Или это духи Бурхан-халдуна заморочили меня?» Сунув руку под стёганый кафтан-дээл, он сжал в кулаке золотую пластину родовой тамги — и небо над головой Темуджина расколола молния. Громовой грохот сотряс тайгу, горы, и едва не сбил человека с ног. Но страх перед духами уже ушёл, осталось только ярость и ненависть.

— Моя судьба — свет! — выкрикнул Темуджин и сунул затухающую головню в густой кедровый лапник.

Пламя весело побежало по смолистым веткам. Затрещала сгорающая хвоя. Огонь, пожирая её, вырос, разлился окрест, убивая темноту.

— Что ты делаешь?! — в смятении закричали голоса. — Нет! Нет!!

— Да! — теперь уже пришёл черед Темуджина смеяться. — Убирайтесь с моей дороги! Я сожгу ваши леса, я сравняю с землёй ваши горы — но не отступлю. Такова воля Вечного Синего Неба… И МОЯ!

Ответа он не получил. Гудело, набирая все большую силу, пламя. Грохотал над головой гром. Темуджина шатало, как пьяного. Впервые в жизни он сложил волю Тэнгри со своей. Впервые поставил себя вровень с божеством. Шаман Мунлик всегда говорил, что человек — ничто в сравнении с Вечным Синими Небом, и если кто-то дерзнёт покуситься на такой порядок вещей, кара не заставит себя ждать.

Темуджин дерзнул — и теперь ждал возмездия. Оно пришло быстро. Огонь, охватив кусты и деревья окрест, заключил юношу в кольцо. Темуджин уже чувствовал на лице обжигающее дыхание сотворённого им пожара. Трещали, курчавясь, волосы, затлела одежда. Духи оказались правы — он не сумел перехитрить судьбу. И подчинить её себе он тоже не смог. Сгореть заживо — найдётся ли смерть ужаснее этой? Надо молить Тенгри о милости, надо поклониться Вечному Синему Небу и просить пощады…

— Никогда, — сказал огню Темуджин. — Мольба — удел слабых. Я — Темуджин из рода Кият-Борджигин, я сын Есугея-багатура! Я не отступлю!

Молния расколола небеса, ослепив Темуджина. Гром вбил его в землю, но он тут же вскочил, хватая ртом воздух, словно пловец, выбравшийся из воды.

Ливень хлынул с небес сплошной стеной. Огонь опал, зашипел, точно тысяча змей, все вокруг заволокло белёсым дымом. Темуджин закашлялся, упал на одно колено, вонзив в землю меч.

— Брат! Ты где, брат! — послышались позади взволнованные голоса Бельгутея и Хасара.

— Здесь… — отозвался Темуджин и без сил распростёрся в мокрой золе.

Так рассказывал Челло. Серый слушал, затаив дыхание. А Малой, когда Челло закончил говорить, спросил:

— Я не понял, а кто такой Темуджин?

…Туча переползла Волгу. Гром грохнул совсем рядом. Серый почувствовал на лице порывы ветра. Идти в будку не хотелось, словно это было место, где кто-то умер.

Выпитая водка давила на плечи, как мешок с песком. Серый присел на корточки, но не удержал равновесия и ткнулся коленями в холодную плитку дорожки.

Тэнгри помогал Чингиз-хану, благословлял его и советовал ему. Поэтому Чингиз-хан всегда побеждал и создал огромнейшую империю, в которой ввёл законы «Ясса», простые, понятные и очень действенные. Челло приводил примеры. Серый запомнил два: «Если хочешь, чтобы в степи наступил мир — убей своего врага» и «Нойоны и вожди, не выполнившие задание или не явившиеся по зову хана, приговариваются к смерти».

Там вообще много было про смертную казнь за проступки. Украл вола — смерть. Осквернил водоём купанием своего грязного тела — смерть. Помочился в костёр — смерть на месте. Ну, и классика: если из десятка воинов — из отделения, по-современному — один струсил и не пошёл в атаку, весь десяток казнили.

Серый с трудом поднялся — ноги разъезжались в мокрой глине. Он стал совсем пьяный, пол-литра водки на голодный желудок и нежелание сдерживаться сделали своё дело. Серый расстегнул джинсы. Пояса, чтобы повесить на шею, как Чингиз-хан, у него не было, и он решил, что можно просто снять штаны.

Пока Серый стягивал их, он несколько раз упал и весь измазался. Но это было даже лучше. Теперь, покрывшись глиной, водой, грязью, он стал частью природы, частью земли, частью неба.