Иконописец - [7]

— Что же он сказал? — спросил Руперт.

— Он произнес: «Я… нигде…». Потом молчание. Я испугался и положил трубку.

— И где вы его обнаружили?

— В своей постели. Но… он не спал, а лежал с открытыми глазами, точно так, как вы видите его теперь. С этого момента он больше не передвигался самостоятельно и не говорил, — Корра тяжело вздохнул, он казался слабым и изнеможденным.

В комнату вошла женщина, неся поднос с едой. Корра увел Руперта к двери.

— Сейчас у него обед, — сказал старик. — Это его сиделка. Она кормит Ямеса с ложки.

Сиделка подошла к мальчику и расположилась рядом с ним, опустив поднос с едой на небольшой столик.

— Идемте, — сказал Корра и они вышли.

Руперт был молчалив, он обдумывал все факты и детали предстоящего дела. Оно было странным, здесь было мало вещественных фактов и много мистических домыслов, с которыми Руперту не приходилось работать. Отталкиваться в расследовании можно было лишь на факты и свидетельства очевидцев. С этого и начал Руперт Коу.

— Я хотел бы взглянуть на эту загадочную картину, — сказал Руперт.

— А мы к ней и направляемся, — сказал Корра. — Вы можете не только посмотреть ее, но и потрогать, даже взять с собой.

— Что? — удивился Руперт. — Вы позволите мне взять ее с собой?

— Она для меня теперь не представляет интереса, мой мальчик здоров. Но я должен поставить его на ноги, ввести в реальность мира. Он, по-видимому, как сказал один из докторов, находится в своем замкнутом мире. И вы мне поможете его вытащить оттуда.

Они подошли к кабинету. Корра предложил Руперту присесть в кресло, а сам подошел к сейфу, открыл его и вынул довольно солидных размеров картину.

— Вот она, — сказал он, и расположил ее на небольшом стеклянном столике у камина, рядом с Рупертом.

Руперт внимательно оглядел изображение. На картине был изображен монах, держащий в левой руке какую-то старинную книгу.

— Это монах, — сказал Руперт, оглядывая рамку и обратную сторону картины.

— Да, по-видимому, монах, — согласился Корра.

— Что вы думаете об этом?

— Как зовут того, кто вам подарил ее?

— Жан Обри, это мой старинный друг. Не думаете ли вы, что он мог подсунуть мне какую-то…, — он запнулся, стараясь подобрать нужное слово.

— Нет, раз вы его не подозреваете, скорее нет. Но я должен проверить все, вы понимаете.

Старик молча кивнул головой.

— Может он здесь не причем, но ведь он где-то приобрел эту картину, — предположил Руперт.

— Без сомнения, — согласился Корра. — Вы можете вытащить ее из рамки. Она теперь ваша, и остается у вас до завершения расследования.

— Ну, тогда я воспользуюсь вашим советом и выну ее из рамки, мне так легче будет ее переносить с собой. А если у меня ее похитят? Она ведь представляет собой какую-то ценность.

— Я уже сказал, что ценности для меня она не представляет. Сейчас я думаю лишь о моем внуке. Он — это все, что у меня есть, я ведь слишком стар, он мой единственный наследник. И я прошу тебя выяснить: кто охотится за моим внуком? Кому нужна его смерть? Это надо выяснить раньше, чем невидимый враг сможет нанести следующий удар. Я любых денег не пожалею для выяснения причин его неожиданного падения в кому. Зачем надо было его вылечивать от страшной и неизлечимой болезни, чтобы потом обездвижить, превратить в куклу?

Руперт уже отделил картину от рамки, и вдруг от задней стороны картины отошел какой-то лист. Он перекрывал картину с обратной стороны.

— Это, по-видимому, укрепление, — предположил Корра. — Так многие делают. Я такое видел.

— Не думаю, — сказал Руперт, отделяя картину от листа. — Это, — он отодвинул лист в сторону, — вероятно, бумага, она укрепляла, но и закрывала обратную сторону картины. А вот это, — он перевернул полотно, — уже не похоже на картину.

На обратной стороне полотна, в два вертикальных ряда были написаны какие-то слова. Их было много.

— Это напоминает газетные полосы, — сказал Корра.

— Здесь еле заметны числа, — сказал Руперт.

— Где? Я плохо вижу, — он подошел к рабочему столу и взял очки. Надев их на нос, он приблизился к полотну.

— Вот, здесь, — Руперт указал на три цифры, расположенные по середине полотна, аккурат между двух полос текста.

— Триста тринадцать.

— Или три, один, три, — предположил Руперт. — Текст написан красивым почерком, на языке… не могу разобрать, что это за язык.

— Латынь, — с тяжелым выдохом сказал Корра.

— Откуда вы знаете? — спросил Руперт.

— Я бы не знал, если бы не Ямес. Когда он начал говорить на этом языке, помните, я рассказывал, то мне пришлось уделить этому внимание, и мой приятель с университета показал мне этот язык. Уверяю тебя, это латынь, я в этом убежден.

Руперт вздохнул.

— А почему вы считаете, что это картина. До того, как я разобрал ее, я по правде, тоже так считал. Загадочный монах из средневековья, в обнимку с библией и только.

— Что же это по-вашему, если не картина? — удивился Корра.

— Мне она напоминает не картину, а икону.

— Икону? — задумчиво произнес Корра. — Может быть.

Он пристально и с надеждой, граничащей с отчаянием и мольбой, посмотрел в глаза Руперта. Тот выпрямился, оставив полотно на столике.

— Что ж, я возьмусь за это дело.

Глава 3

Руперт Коу летел дневным рейсом во Францию, в Париж, где проживал приятель Лукаса Корра. Австралиец дал телефон Руперту для того, чтобы тот мог связаться с Жаном Обри — известным коллекционером Франции.