Икона, или Острова смерти - [19]

— Что ж, мистер Хенсон. Трудно сказать, что я знал Джона близко, — произнес он. — Мы были знакомы несколько лет. Конечно, он часто гостил на вилле «Мимоза». Я был одним из его постоянных клиентов. Мне нравились его иконы. Прекрасный художник, очень одаренный… Жаль.

— Вы ничего не замечали, когда он у вас бывал?

Брайан с грустью покачал головой.

— Да, заметил что-то странное месяц назад. Джон был пьян и нес неимоверную чушь насчет злой силы, исходящей от какой-то иконы.

— От тиносской иконы? — В моем голосе не прозвучало никакого беспокойства, но я подумал о темной силе, приписываемой иконе. Я полагал, что появление иконы именно на Тиносе, а не на каком-то другом острове — не простое совпадение. Почему именно на Тиносе? Может быть, в его истории кроется нечто такое, отчего этот остров стал идеальным местом для Панагии Евангелистрии? Подбирая слова, я поймал себя на мысли о том, что, возможно, как и Джон, уже попал под действие заклятия. Но это нелепо. Да, мы с ним оба художники, изготовляющие копии; да, я собираюсь сделать то же, что и он, но глупо видеть за этим что-то иррациональное. Ни в действиях Джона, ни в моих поступках не кроется ничего особенного; и ничто в истории Тиноса не позволяет делать такие выводы. Прежде чем на острове во втором веке обосновались христиане, там жили язычники (как и на большинстве греческих островов), пополнившие общее количество храмов в честь Диониса и Посейдона. На Тиносе последовательно правили византийцы, сарацины и венецианцы — последние принесли сюда католичество, которое, впрочем, долго не продержалось. В 1715 году Тинос перешел под власть Турции. Православная церковь в конечном счете вытеснила католиков и учредила свою епархию параллельно исламу. А потом, в 1823 году, монашке было видение иконы.

Что в этом загадочного? Или таинственного? Ничего, если не считать взаимодействия неких невидимых сил — что-то вроде конкуренции между язычеством, христианством и мусульманством.

Нет, исключено. У меня паранойя — возможно, из-за случая с Джоном. Пока в моем мозгу кружились все эти мысли, Брайан продолжал говорить. Я обернулся к нему:

— Простите, я не слушал.

Он вздохнул с очевидным недовольством.

— Вы спросили насчет тиносской иконы, — сказал он. — Да, кажется, о ней речь и шла. Джон провел некоторое время на Тиносе, снимая с нее копию. Я познакомил его с одним из своих клиентов — коллекционером из Берлина. Джон должен был сделать для него несколько копий.

— Как его звали?

— Майснер. Если вы учили немецкий, то поймете, что это означает «родом из Майса». Есть такой город на Эльбе. Как бы то ни было, Майснер договорился с Джоном, но какое именно поручение он ему дал, я не знаю. Майснер слегка помешан на иконах и средневековом искусстве. Очень любопытно. — Брайан поставил бокал и хрустнул пальцами. Фредерикс принес бутылку и поспешно наполнил наши бокалы.

— Позови мальчика, Рэндольф, — бросил Фредерикс, а затем продолжил: — Говорят, эта икона обладает сверхъестественной силой. — Он подмигнул и зашептал: — Да, да, про нее рассказывают истории. Греки верят, что она способна творить чудеса. Они говорят, так проявляет свое могущество Пресвятая Дева, которая властвует над жизнью и смертью.

— Да перестаньте, — ответил я, подавляя желание рассмеяться, несмотря на свои недавние раздумья.

— По крайней мере так говорят.

Мы пристально посмотрели друг другу в глаза. Полагаю, он увидел (или ему показалось, будто он увидел) в моем взгляде нечто большее, чем скептицизм.

— Думаю, единственный выход — поговорить с Майснером, — сказал я.

Брайан почесал лоб, кожа на котором облезала от солнца.

— Он специфический человек, известный своим интересом к необычным артефактам. Коллекционирует старинное оружие и доспехи. — Брайан поднялся и подошел к перилам, откуда открывался потрясающе красивый вид на море. — Но я не уверен, что проблемы Джона как-то связаны с иконой или с Майснером. Возможно, он так много рисовал, что у него просто помутился рассудок. Если честно, я даже не предполагал, что он настолько религиозен — после всех пирушек, в которых он участвовал… Меа culpa.[6]

— Джон был ревностным христианином, — вмешался я.

— Правда? Тогда вы попали в точку. Все христиане страдают от комплекса вины. Но если вы хотите знать точный диагноз, лучше поговорите с его врачом.

— Хорошая идея, но мне неохота тащиться в Афины по этой чертовой жаре.

— Как угодно, голубчик. Больше ничего не могу вам сказать. Ipso facto.[7]

Я устало смотрел на море. Вода была спокойная, темная, как вино, и вдалеке, в фиолетовой дымке, смутно виднелись холмы Тиноса. Я не переставая думал об иконе. Господи, неужели она завладевает и моим сознанием?

С другого конца галереи доносились голоса и звонкий смех, похожий на женский. Брайан обернулся и расплылся в улыбке, протягивая руки. Я предположил, что он встречает какую-то юную леди — свою знакомую.

— А вот и ты. Ты же знаешь, что нельзя проводить столько времени на жаре. Солнце вредит твоей нежной коже.

Послышались легкие шаги. Обернувшись, я увидел, как Брайан обнимает за плечи стройного юношу. Мне удалось не выдать удивления. Я готов был поклясться, что слышал смех молоденькой девушки. Но передо мной стоял юноша, едва вышедший из отрочества. Он был ниже ростом, чем Эрик, и тоньше, с нежной, бледной кожей; пышные золотисто-каштановые кудри ниспадали на обнаженные плечи, обрамляя лицо, черты которого по красоте и изяществу напоминали женские.