Икона и крест - [25]

Как слуга и помощник мистера Хэрриота, я стоял рядом со столом, за которым сидели джентльмены и офицеры, или проворно ходил между камбузом и большой каютой. Я ничем не выдавал своего присутствия, и вскоре обо мне забывали. Необходимость в моих услугах возникала, только если заканчивалась выпивка или нужно было унести тарелки. Сэр Ричард прихватил в путешествие музыкантов, и, должен признаться, визг их инструментов не вызвал во мне особой любви к музыке. Но с уходом музыкантов „живая вода“ текла рекой — как, впрочем, и разговоры. Я слушал изо всех сил, и каждый вечер давал мне больше, чем годы занятий с Динвуди. А ночью, лежа в гамаке, я выслушивал совсем другие истории. Казалось, на земном шаре существуют два мира, между которыми нет ничего общего.

Вскоре я увидел, что к мистеру Хэрриоту некоторые из джентльменов относятся с подозрением. Его страстью была математика. Однако он удивил меня, когда рассказал, что эта наука считается чем-то вроде черной магии, хотя в новых университетах уже тогда преподавали геометрию, арифметику и астрономию. Мистер Хэрриот рассказывал о Пифагоре, утверждавшем, что есть связь между дробями, музыкальной гармонией и движением планет.

Но когда речь зашла о ереси Коперника, в которой центром мироздания было Солнце, а не Земля, я почувствовал опасность. Лица стали серьезными, люди тянулись вперед и слушали со всем вниманием. Выпив лишнего, мистер Хэрриот отважно рассуждал о странных взглядах одного итальянского монаха по имени Джордано Бруно.

— Пару лет назад он приезжал в Оксфорд. Бруно полагает, что звезды — такие же шары, как наше солнце, разбросанные в бесконечном пространстве, и что вокруг них есть свои миры, населенные всякими тварями.

— А во что веришь ты, Томас?

В голосе сэра Ричарда слышалась угроза, но мой господин, казалось, не замечал ее — или делал вид, что не замечает.

— В этом, по крайней мере, он прав.

— Для неискушенных умов такие воззрения весьма опасны, — проворчал Энтони Рауз.

— Этот человек — неаполитанский еретик! — закричал Мармадьюк. — Его изгнали из доминиканского ордена! Однажды он будет сожжен на костре!

— Я тоже слыхал его в Бейллиол-колледже, — сказал мистер Рауз. — Он здорово рассказывал о ереси Коперника — что земля вертится, а звезды стоят на месте. На самом деле это у него голова пошла кругом, а мозги никак не встанут на место!

Сэра Ричарда услышанное крайне разозлило. Взбешенный столь нелепой ересью и хмельной, он взревел, словно бык, и выстрелил в воздух. Пуля отскочила от бруса, выбив из него щепку, и попала в руку одного из музыкантов. Кровь так и хлынула, и тот с воем вылетел за дверь, а рев капитана перешел в хриплый хохот.

— Однако земной шар вы пересекли именно благодаря математике, сэр Ричард, — отважился выступить некий молодой человек по имени Абрахам Кендалл, недавно окончивший Оксфордский университет. — Где бы вы сейчас были без знаний и умений Джона Ди и Томаса Хэрриота?

Энтони Рауз, член парламента, побагровел от выпитого. Он презрительно отмахнулся.

— Да провалитесь вы с вашей „Школой Ночи“, вашим мракобесием и чертовыми треугольниками! Дайте мне шлюху на каждый день и медвежьи бои!

— Не доведут они тебя до добра, Энтони…

Хэрриот вновь набивал трубку.

— В твоих умозаключениях слишком много всякой чуши, Томас, — упорствовал Рауз. — Планеты вращаются вокруг Солнца! Другие миры и населяющие их люди! Господи, нельзя же в подобное верить!

Он вытаращился и отпил „живой воды“.

— А я верю, Энтони.

Рауз ехидно улыбнулся.

— В следующий раз ты расскажешь нам, что однажды люди полетят через океан — словно птицы.

Он помахал руками, как крыльями.

— Или на Луну! — взревел сэр Ричард, тоже побагровев.

Он откусил край своего бокала, с хрустом разгрыз стекло и выплюнул осколки, все это время не отводя сердитого взгляда от мистера Хэрриота. У капитана остался кровавый след на подбородке. Я почувствовал, что окружен умалишенными.

Музыканты еще не возобновляли своего скрипа. Оставшиеся трое стояли, сгрудившись в углу.

Эта бестолковщина не помешала мне заметить, что качка усилилась, а вой ветра в оснастке стал злее. Меня немного успокаивало то обстоятельство, что джентльмены не обращают на это внимания. Или им было все равно.

Ночь принесла с собой мрак и шквальный ветер.

Волны вокруг „Тигра“ не уступали ему высотой. Корабль опускался, поднимался и раскачивался словно маятник. Меня вновь замутило. Но, как и всегда, я вместе с мистером Хэрриотом отправился на корму, неся с собой градшток и фонарь. Мне не единожды пришлось цепляться то за тот канат, то за другой, чтобы не упасть, а один раз я чуть не выронил градшток. Чем бы это для меня закончилось, я боялся и думать…

Мы ступали по палубе. Раскачивался фонарь, изгибались в такт движениям корабля наши тела. Всякий раз, как мы выныривали на гребень волны, я видел крошечные огоньки остальных кораблей, однако тут же мы вновь погружались, и нас окружали черная вода и небеса, бывшие еще чернее воды.

Мы простояли на палубе добрых полчаса, вымокли до нитки, но звезды не увидели ни одной. Наконец мистер Хэрриот, к ногам которого прилип мокрый плащ, сказал: