Иисус на Марсе - [11]

Бронски пожал плечами.

Хфатон довольно сердито заговорил по-гречески. Смысл был тот, что, если его будут так прерывать, уроки сильно отстанут от графика. С этого момента, если Бронски хочет узнать греческий эквивалент, он может обратиться прямо к нему. Он, Хфатон, говорит на этом языке не хуже любого из своей группы.

— Тогда мы, остальные, с тем же успехом можем вернуться в университет, — ответил Йа'акоб. — Мы — комитет, а не взвод. Хоть вы и председатель, но каждый имеет право говорить, если он хочет.

— Или если она хочет, — вставила Жкииш. Йа'акоб ухмыльнулся.

Бронски перевел Орму разговор.

— Это ученые, без сомнения, — закончил он.

— Так это что, «вилка», что ли? — нетерпеливо перебил Орм.

— «Шнешдит» означает просто «вилка». В греческом это заимствованное слово и произносится несколько по-другому.

— Слушай, ну тебя с твоим греческим, — отмахнулся Орм. — Я хочу выучить крешийский. По крайней мере на данный момент.

Дальше урок пошел быстрее, хотя Бронски раза два встревал с вопросом, когда же их с Ормом выпустят. На это Хфатон ответил, что в свое время они это узнают.

У обоих космонавтов память была отличной. За три часа они овладели названиями двадцати предметов и выучили также название частей тела человека и крешийца.

Еще они выучили несколько падежных оборотов. Из четырех вилок, лежащих на столе, ближайшая называлась шнеш-ам-дит. Следующая — шнеш-айм-дит. Третья называлась шнеш-ту-дит. Две ближайшие к ним вилки назывались шнеш-ам-гр-дит. И так далее.

Орму трудно было произносить «гр» без гласной между «г» и «р», особенно если учесть, что «р» произносилось с прижатием кончика языка к нёбу. Он совершенно не мог произнести две горловые согласные подряд, что для него звучало как треск разрываемой парусины.

— У этих звуков в арабском есть почти полные эквиваленты, — сказал ему Бронски. — Ты в конце концов научишься.

— Если раньше не помру от катара горла. И все равно разницы не слышу.

— Ухо тоже привыкнет.

Сеанс обучения окончился. Орм устал и истек потом. Единственным утешением было то, что Бронски тоже выдохся.

Учителя покинули их перед ужином, но через час появились снова. Орм отключил телевизор, где передавали что-то вроде пьесы. Это напоминало ему марсианский вариант мыльной оперы, хотя он не был в этом уверен. Но, глядя на экран, Орм узнал четыре фразы, услышанные ранее. Правда, попытки воспроизвести их вслух не удались.

— Скажи им, что хватит с меня на сегодня Берлица,[1] — попросил он.

Но им все же пришлось выдержать еще один изнурительный сеанс. Разговор шел исключительно по-гречески, если не считать того, что Бронски переводил Орму. Вопрос за вопросом сыпался на них по истории Земли после пятидесятого года от Рождества Христова. Иногда Бронски не хватало его знаний греческого — не было нужного слова или фразы. За две тысячи лет появилось очень много новых предметов, социальных и психологических понятий. Иногда удавалось их объяснить с помощью рисунков или чертежей на электронном экране, принесенном Ша'улом.

Часто Хфатон перебивал Бронски словами:

— Оставим этот частный вопрос на потом. Он слишком усложнен и только нас запутает. Излагайте основные этапы истории Земли.

Но при попытке это сделать Бронски приходилось углубляться в детали.

— Итак, вы пока дошли до того, что называете одиннадцатым веком новой эры. Если я вас правильно понял, это соответствует 4961 году по древнееврейскому летоисчислению. К концу сегодняшнего занятия мы попробуем добраться до настоящего времени. Потом нам придется вернуться, снова начать с начала, чтобы вы могли просветить нас в тех вопросах, которые для правильного понимания требуют подробностей.

Услышав от француза перевод, Орм попросил:

— Слушай, скажи им, что мы лопаемся от любопытства. Нельзя ли нам узнать, как они попали на Марс и зачем? А если нет, то почему?

Хфатон ответил:

— У нас есть свои причины придерживаться выбранной нами процедуры. Вам придется с этим примириться. В конце концов, вы же явились без приглашения, так что вряд ли можете рассчитывать на статус почетных гостей. И все же мы привечаем чужестранцев в нашей земле, ибо и сами были когда-то чужестранцами в Земле Египетской. Поэтому, чтобы облегчить ваше беспокойство, скажу, что у нас нет дурных намерений. Все, что делается, делается к лучшему. Шолом, гости мои.

— Но я вам говорил, — возразил Бронски, — что наши друзья на корабле не могут остаться на орбите более трех недель. Они должны вернуться на Землю. Наше заключение нестерпимо — с нашей точки зрения. Нельзя ли…

Он остановился. Шестерка марсиан вышла, и прозрачная стена скользнула на место.

Орм плеснул себе остатки вина из бутылки, принесенной Ша'улом.

— Черт всех побери! Я готов от досады ногти грызть — или горло марсианам. Как ты считаешь, Аврам, что они задумали?

Бронски пожал плечами. На тощем ястребином лице явственно читалось сомнение.

— Не знаю. Но нам ничего не остается, как идти по их дороге и в ногу с ними.

— Я тебе кое-что скажу. Все эти вопросы по истории — колоссальная кастрюля лапши нам на уши. Они притворяются, что не знают истории после пятидесятого года новой эры. Но ведь они не держат головы под панцирем По крайней мере, их ничто к этому не вынуждает. Посмотри, какая у них развитая техническая культура. Так что им мешало построить другой корабль и слетать на Землю? А если они этого не сделали, хотя я не знаю, почему бы и нет, они все эти годы могли принимать радиоволны. Это было бы только логично. А тогда — не должны ли они знать о нас немного больше, чем показывают?