Иисус — крушение большого мифа - [67]

Иисус арестован, брошен в тюрьму и приговорен к сожжению на костре, как опасный еретик и сумасшедший, выдающий себя за Иисуса Христа и прельщающий народ дьявольскими фокусами с исцелениями. И вот, в ночь перед казнью, к нему в камеру приходит Великий Инквизитор. Этот христианский лидер, ничуть не заблуждавшийся относительно того, кем на самом деле является этот, приговоренный его судом к сожжению человек, решил напоследок объясниться с ним.

Суть его объяснений, произнесенных в виде монолога, заключается в том, что Великий Инквизитор выражает понимание того, что учение Иисуса несет людям свободу, и именно по этой причине является, по мнению Церкви… опасным, и неприемлемым!

Ведь человек существо слабое, свобода лишь тяготит и пугает его, поскольку свобода это не только «делаю, что хочу», но неизбежно еще и отвечаю за то, что сделал, как хотел. Непосильность бремени ответственности за свой свободный выбор, ответственности, которая является неотъемлемой частью понятия и принятия свободы, привела к тому, что люди, в свое время, сами отдали свою свободу Церкви, дабы избавить себя от ответственности. И церковь взяла на себя эту непосильную для людей ношу свободы, — свободы решать, что есть хорошо, а что плохо, приняв на себя и бремя ответственности за последствия этих решений.

Теперь люди счастливы, как малые дети, которые обрели ответственных родителей, мудро и твердо руководящих их жизнью. И поскольку эта, с трудом и огромными жертвами выстраиваемая система всеобщего счастья — счастья по-детски безмятежной безответственности и подчинения ответственным старшим, — оказалась из-за появления Иисуса под угрозой, Великий Инквизитор, берет на себя тяжкую ответственность приговорить его к смерти во имя всеобщего блага…

Такова, в очень кратком изложении, суть монолога Великого Инквизитора, являющегося частью великого романа «Братья Карамазовы» великого русского писателя Ф. М. Достоевского.

Однако я полагаю, что великий русский писатель в этом потрясающем монологе дает сильно идеализированную картинку мотивации христианского руководства, приписывая ему озабоченность неспособностью инфантильного человечества свободно и ответственно организовать свою жизнь, и потому возлагающего на себя бремя сей ответственности.

Созданная в 4 веке стараниями императора Константина организация под названием «Христианская церковь» изначально была озабочена лишь одним — достижением тех политических целей, которые ей назначались Римским императором, а в дальнейшем — интересами тех государств, в которых она была правящей религией. И всяческие сантименты по поводу инфантильных страданий «несчастного человечества» церковному руководству были свойственны, надо полагать, не более чем руководству любых других департаментов правительств соответствующих государств.

Но вот то, что церковь создала такую религиозную систему, для которой тот, кого она провозглашает своим «основателем», на самом деле оказывается так же опасен, как два тысячелетия тому назад для религиозной системы древнего Иудаизма — это Федор Михайлович отразил с убийственной ясностью!

И опасен Иисус для сегодняшней религиозной системы тем же, чем был он опасен и для религиозной системы 2000-летней давности, а именно — своим учением. Учением о Боге, как об Абсолютно Любящем Отце. Учением о Боге, как об Отце, родном и близком настолько, что обращался к нему Иисус арамейским словом «авва», которое, как мы уже знаем, можно перевести на русский, как «папочка», «папуля» или фамильярное детское «пап».

То, что сам Иисус регулярно употреблял это слово по отношению к Богу — это совершенно точно. В Евангелии от Марка, написанном первым из всех, это арамейское слово сохранено и употреблено в греческом тексте наряду с греческим словом «патер» — отец (Мр.14:36). Вряд ли Марк, писавший на греческом, стал бы употреблять в своем тексте слово из другого языка, если бы оно не было не просто свойственно Иисусу, а весьма характерно для него.

А раз именно такое, детски-фамильярное и детски-доверчивое, обращение к Богу (безусловно отражающее и соответствующее отношение к Богу!) было свойственно самому Иисусу, то и его рекомендации другим людям обращаться к Богу, как к Отцу тоже не могли не содержать этого слова «авва». То есть, знаменитая молитва «Отче наш», чьи первые слова, ставшие ее «названием», звучат в переводе на русский как официально-церемониальное провозглашение мажордома с жезлом, на самом деле начинается со слова, с какими ребенок подбегает к отцу: «Пап-пап, слушай!..».

И кстати, в версии этой молитвы в Евангелия от Луки нет даже слов «сущий на небесах», которые в синодальном переводе этого Евангелия попросту приписаны, по-видимому, для пущей солидности. Вот-де, у Матфея эти слова имеются — пусть и здесь будут, а то как бы читающие Евангелие от Луки не расслабились и не почувствовали себя в какой-то фамильярной близости к Богу…

То есть, именно то, что Иисус старался своим слушателям внушить — ощущение детски-доверительной и детски-фамильярной близости с Богом, — именно с этим христианская церковь вела и ведет отчаянную борьбу!