Иисус — крушение большого мифа - [50]

Мы не будем здесь углубляться в детали и подробности этой внутренней работы, внутренней борьбы Иисуса — об этом пришлось бы написать отдельную главу, если не книгу. Скажем лишь о ее, чрезвычайно для всех и каждого из людей важных, результатах, которые заключаются в том, что во время своего отшельничества в пустыне, Иисус приходит к идее безусловного Божественного сыновства человека!

Эта мысль побеждает в нем традиционную религиозную концепцию «человек есть изделие Бога-Творца» и формируется в нем в ясную и мощнейшую (как сегодня сказали бы — железобетонную!) убежденность, что человек есть любимоедитяБога-Отца, Бога-Аввы, Бога-Папочки.

Разница между этими концепциями — это разница между страхом и любовью, между смертью и жизнью, между мучением и наслаждением, между тьмой и светом!

Находясь в пустыне, Иисус окончательно отвергает не только свое прошлое, он сознательно отвергает и традиционную религиозную концепцию в качестве основы для своей дальнейшей жизни. Вместо нее он прорабатывает в себе, и, в конце концов, утверждает в качестве центрального пункта своего нового мировоззрения, и в качестве главной концепции своего будущего Возвещения Радости идею Бога-Аввы и всеобщего Ему сыновства.

Иисус приходит к выводу, что Всевышний Бог, как Совокупность Совершенства, должен быть Богом, Который Есть Любовь, поскольку именно любовь есть самое прекрасное из всего, что мы знаем, именно любовь есть подлинная Совокупность Совершенства! Так появляется образ Бога-Аввы, в котором у Иисуса образ земного отца, явившего ему поистине Божественную любовь, соединился с образом Бога, как Небесного Отца.

Причем слово «Небесного» никоим образом не означало для Иисуса «далекого», «отстраненного», «холодно-отчужденного». Небесный Бог-Авва у Иисуса не просто столь же любящий и близкий, как и его земной отец Иосиф, — небесный Бог-Авва у Иисуса несравненно более любящий и близкий, поскольку это же все-таки Бог!..

А если это так, то какой может быть смысл в бесконечном «замаливании грехов», на которое Иисус планировал обречь себя в пустыне? Зачем обращать бесконечные мольбы о прощении к тому, кто уже и простил, и ясно дал понять, что ты для него не преступник (и даже не «бывший преступник», который вечно будет вызывать настороженность и подозрения!), а любимый сынок?

И какой смысл может быть в его медленном аскетическом самоуничтожении, если он уже все понял и мучительно осознал все совершенное им в своем ужасающем прошлом? Может ли его добровольное самоуничтожение хоть чем-то помочь тем людям, которые пострадали от него в этом его прошлом?.. И может ли хотеть его медленного самоуничтожения тот Бог, для которого он — его любимый сын, его отрада?..

Ответы на эти вопросы были очевидны и прекрасны, но они же — тревожили и пугали. Весь религиозный мир, весь сонм уважаемых рабби и других «специалистов по Богу», всегда учил, что грехи просто необходимо не только замаливать — их необходимо искупать. Искупать разнообразными жертвами, то есть чем-то, чего ты лишаешь себя и отдаешь Богу. Ведь Богу очень приятно, когда человек, во имя Его, лишает чего-то самого себя!..

Веские рассуждения «специалистов по Богу» прижимали к земле, словно могильные плиты. И может быть, они бы даже и раздавили бывшего разбойника, если бы не пережил он в своей жизни тот удивительный момент, когда любовь Иосифа сделала ненужными не только все заранее заготовленные им правильные слова покаяния, но и сделала абсолютно ненужным и его, казалось бы, абсолютно необходимое в том случае, самоуничижение!

С помощью этого самоуничижения, с помощью заготовленного заранее «я не достоин быть твоим сыном», он надеялся вызвать к себе хоть малую толику сочувствия, хотя бы каплю жалости… А вместо искомой капли жалости он встретил тогда целый океан любви! Океан, который, как выяснилось, просто всегда был, всегда существовал, и который тогда просто излился на него всей своей сверкающей мощью. Он излился на него, не дожидаясь его оправданий и не нуждаясь в его самоуничижении, он излился на него любовью, потому что и был именно любовью…

И этот океан омыл его чудотворной живой водой, смывшей не только с него, но, казалось, и вообще со страниц бытия, все его страшное прошлое, и породил в нем жажду и стремление начать жизнь какую-то совсем иную, нежели тот жестокий кошмар, в котором он пребывал до сих пор. Удивительная любовь, которая тихо жила в удивительном человеке по имени Иосиф, своим могущественным действием дала новую жизнь Иисусу! В те дни, когда Иосиф умер, Иисус — родился…

И с этим его потрясающим опытом взаимодействия с любовью, с Богом-Аввой, Который Есть Любовь, наставления «специалистов по Богу» не стыковались никоим образом. Все очевиднее становилась для Иисуса бессмысленность его пребывания в пустыне, и все более сильным — стремление поделиться с людьми теми открытиями и выводами, к которым он в этой пустыне пришел. Пустыня сделала свое дело, пустыня зацвела, ее время в жизни Иисуса завершилось…

И вот, спустя примерно полтора месяца, Иисус прекращает свое отшельничество и выходит к людям уже как странствующий проповедник каких-то новых и неожиданных истин. Евангелисты Марк и Матфей приводят в своих повествованиях квинтэссенцию смыслового содержания проповеди Иисуса, которая в традиционном (синодальном) русском переводе звучит так: «