Иисус — крушение большого мифа - [113]

Чем же объяснить, что у Иоанна появляются гвозди, на ранах от которых он существенно акцентирует внимание в своем Евангелии? Здесь надо сказать, что в своей версии изложения событий, Иоанн вообще заставляет Иисуса страдать гораздо больше, нежели в описаниях других биографов. Так, только у него, Иисуса, после всех издевательств, бичевания и пытки терновым венцом, заставляют самого тащить на себе массивную деревянную перекладину для распятия. У всех остальных Евангелистов, как мы знаем, римляне назначают для этого специального носильщика.

Только у Иоанна появляется некий воин, который наносит Иисусу, висящему на кресте, рану копьем. Только у Иоанна воскресший Иисус предстает перед учениками израненным, и несколько раз специально акцентирует внимание учеников на своих ранах. Еще раз — у первых трех Евангелистов, писавших свои труды за несколько десятилетий до Иоанна, ничего подобного нет и в помине.

У Марка не сказано вообще ничего — окончание его текста, напомню, было, по неизвестным причинам, вычищено в 4 веке и заменено на другое. У Матфея дается очень краткое, буквально в двух словах, какое-то совершенно формальное описание единственной встречи Иисуса и учеников, и ни о каких ранах в этом описании нет и речи. Лука дает описание нескольких встреч, и во время одной из них Иисус, так же, как и в тексте Иоанна, предлагает ученикам рассмотреть его руки и ноги, но и при такой детализации, у Луки нет ни слова ни о каких ранах на этих самых руках и ногах. Согласно версии Луки, Иисус предлагает рассмотреть его руки и ноги вовсе не для того, чтобы продемонстрировать некие раны, а просто для того, чтобы ученики могли убедиться, что он не призрак. «Посмотрите на руки мои и ноги мои — это я сам. Осяжите меня и рассмотрите, ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у меня» (Лк.24:39).

И надо полагать, что если бы Лука думал, что на руках и ногах Иисуса были раны от гвоздей, он бы непременно упомянул об этом в этой сцене. Но у него нет на сей счет ни слова, а вот Иоанн чуть ли не смакует эту тему! У него некий ученик по имени Фома, сомневающийся в воскресении Иисуса, желает не просто видеть раны Иисуса, но и влезть пальцем в раны от гвоздей, а рукой — пощупать его ребра через рану от копья. И явившийся ему затем Иисус, вновь, детально и натуралистично, поднимает эту же тему — «влезть пальцем» и «пощупать ребра»…

Зачем все это Иоанну? По-видимому, объяснение тут следует искать вовсе не в том, что Иоанн был единственным из биографов Иисуса, кто, спустя десятилетия, вдруг «вспомнил», что Иисус был именно прибит к кресту гвоздями, что его грудная клетка была пробита копьем, и что он очень хотел обратить на это внимание своих учеников. Такую своеобразную «памятливость» Иоанна на фоне «забывчивости» прочих Евангелистов трудно считать реалистичной.

Куда более реалистичным будет то объяснение, что к концу первого — началу второго века нашей эры, когда и было написано Евангелие от Иоанна, в христианской церкви сформировался культ страданий вообще и страданий Христа в частности. И понятно, что в христианской литературе того периода тема страданий должна была получать уже гораздо больший объем, образность и эмоциональную насыщенность, что мы и находим в этом Евангелии.

Так что в определении способа, каким Иисус был распят, нам следует ориентироваться все же на те описания, что создавались на несколько десятилетий раньше, нежели тексты Иоанна, и отсутствие в них упоминаний о гвоздях, принимать, как указание на то, что Иисус был не пригвожден к своему кресту, а лишь привязан. Что, разумеется, полностью соответствует версии о том, что все события того дня целенаправленно формировались в соответствии с планом Пилата, по которому казнь была лишь инсценировкой.

Как уже было сказано, к месту казни Иисус прошел налегке, поскольку положенную ему, как осужденному, тяжесть несения «креста своего» возложили на некоего крестьянина, по имени Симон, коему не повезло возвращаться со своего поля именно тогда и именно в том месте. Впрочем, как уже отмечалось, появление его в качестве именно случайного персонажа, вызывает сомнения, поскольку в Евангелиях сохранено несоразмерно много информации о нем.

Вместе с тем, надо заметить, что образ этого крестьянина, чье имя, вместе, почему-то, с именами его сыновей, навсегда осталось в истории человечества, не является сильно любимым и популярным в христианстве. Его согбенная фигура, с кряхтением тащащая на себе по ближневосточной жаре нелегонькое бревнышко, очень плохо и совершенно неказисто вписывается в стандартный, душераздирающий образ страдающего и изнемогающего Христа, совершающего свой тяжкий «крестный путь на Голгофу».

Что видится любому, кто услышал эту фразу: «Крестный путь Христа на Голгофу…»? Истерзанный, одетый в драные, серые, перепачканные кровью лохмотья, Иисус Христос едва бредет, сгибаясь под взваленным на него огромным деревянным крестом (именно крестом, никакой там не перекладиной!). Он бредет, истекая потом и кровью, сочащейся из-под тернового венца, бредет, периодически спотыкаясь и в изнеможении падая, а на него в ярости бросаются стражники, раз за разом поднимая его криками, пинками и ударами плетей…