Иисус. Картины жизни - [13]

Шрифт
Интервал

характера 53-й главы до тех пор, пока сказанное в ней не будет исполнено. Если судить по форме изложения, то в ней описывается не то, что произойдет, а что уже произошло. Нам, для кого исполнение пророчества уже в прошлом, это в глаза не бросается. Но от дохристианских читателей было скрыто, что здесь речь идет о чем-то отнесенном к будущему, которому и было суждено произойти.

Великие надежды на то, что это произойдет, жили обычно в сердцах немногих, прежде всего в пророках, которым озарения давались не для удовлетворения их любопытства, а в утешение их печали о бедственном положении соотечественников, в ответ на мольбу о Великом, на нежелание смириться со всеобщим падением. Надеющиеся беспрерывно взывают к Богу, жалуясь на осмеяние, которому они подвергаются за свою надежду, и вопрошая: «Где Господь Бог твой?» (Пс 42, Мих 7, Хабакук 2 и пр.). И пророки принялись записывать свои толкования, адресуя их потомкам, поскольку современников они почти не интересовали и были им малопонятны.

Но к тому времени, когда родился Иисус, ситуация изменилась и, на первый взгляд, в лучшую сторону. Люди все знали и всему верили. О том, насколько больше разумом, чем сердцем, Матфей говорит всего одной фразой: «Услышав это (весть о рождении Мессии. – Прим. перев.), царь Ирод встревожился, и весь Иерусалим с ним» (Мф 2:3).

И лишь немногие в стране глубоко тосковали по новым свидетельствам Бога Живого, отчего сжимались их сердца и возрастала надежда. Вскоре их надежды отчасти оправдались, иначе и быть не могло, ибо это заложено в самой сути Священной истории, в ее правде. Ведь Бог по-прежнему был готов свидетельствовать о Себе Своему народу. И тут следует в первую очередь вспомнить Симеона, человека, скорее всего, незнатного. Но «Дух Святой был на нем». Бог отметил Симеона, и Дух сошел на него. Занималась заря новой эпохи. Иной фарисей, возможно, сказал бы: «Ну что ж, в любом благочестивом праведнике присутствует в какой-то мере Дух Божий». Но с Симеоном было другое, и все дальнейшее только подтвердило это. Он ждал «утешения для Израиля»[27], стало быть, прежде всего не чего-то конкретного, а того, к чему взывала его душа, – возвращения милости Божьей. Но он пошел дальше и этим уподобился Даниилу. Когда Иерусалим уже 70 лет лежал в развалинах и, казалось, священный город навсегда исчез с лица земли, когда по прошествии долгого времени надежду на его восстановление вселяло «лишь» обещание Божье, данное Иеремии, число иудеев, все еще желавших вернуться на родину из Вавилона (ведь Иерусалим и иудей будто созданы друг для друга), заметно сократилось. Тогда Даниил вступился перед Богом за свой народ и принес покаяние. Симеон тоже видел, как исчезает в народе желание обрести обещанное спасение, и чем отчетливее он это видел, тем сильнее жаждал он того, что превзойдет все ожидания, – обещанного Спасителя. Он оставался на своем служении не по собственной воле, таково было повеление Бога. «Ныне, – говорит Симеон, дождавшись наконец обещанного ему, – отпускаешь Ты раба Твоего, Владыко», явно с таким чувством, будто его освободили от тяжкой повинности. Это внутреннее удовлетворение, дарованное ему Святым Духом, позволяет увидеть мир его мыслей в совершенно необычном свете. В нем – смерть и Помазанник Божий. Смерть – враг надеющихся, якобы вечно одерживающий верх: «Неужели она унесет меня, прежде чем я увижу ее Победителя?» – «Нет, прежде ты увидишь не смерть, а Помазанника Божьего». Сколь духовной была надежда Симеона, свидетельствуют его слова, которыми он встречает Того, на Кого надеялся: «…видели очи мои спасение Твое, которое Ты уготовал перед лицом всех народов, свет к просвещению язычников и славу народа Твоего, Израиль».

Возможно, он, как и Анна, собрал вокруг себя тех немногих в Иерусалиме, что ждали «искупления». Анна, вдова преклонных лет, тоже была частичкой нового времени. Она ведь была пророчица, хотя распознали в ней этот дар лишь немногие. И то, что за молитвой (а молиться надо было о многом) она забывала о еде и сне, свидетельствует о ее богатой, напряженной духовной жизни.

Принадлежал ли к этому кругу и Захария, стоявший как священник на более высокой ступени общественной иерархии, мы не знаем. Его надежды имели политико-патриотическую окраску (Лк 1:74). Об их глубине и духовности, свидетельствует, к примеру, понимание им того, чего не достает народу, а именно – прощения грехов и видения того, что в этом его спасение. Если мы пристальнее всмотримся в сердца и жизнь Захарии и его жены, то, очевидно, заметим, что с ними произошло то же, что когда-то с матерью Самуила. Бог им долго отказывал в родительском счастье, но они умели молиться и всей душой болели за Израиль, отчего вся духовная нищета Израиля, если так можно выразиться, повисла на их жизни, тем самым помогая ей выбраться «из страшного рва» (Пс 39:2).

И когда настал черед Захарии служить в храме, представляя Израиль перед Богом, ему торжественно, через небесного посланника, была сообщена весть, что наступает великое время, и начало этому времени суждено положить его сыну, которого он вскоре получит чудесным образом как дар Божий.