Иисус глазами очевидцев. Первые дни христианства. Живые голоса свидетелей - [148]

15. Свидетельство Любимого Ученика

О чем свидетельствует анонимный Любимый Ученик • Мотив суда в Евангелии от Иоанна • Как Евангелие от Иоанна подчеркивает авторитет Любимого Ученика как свидетеля жизни Иисуса • Особая близость Любимого Ученика к Иисусу • Входил ли автор Четвертого Евангелия в число двенадцати апостолов • Зачем автор Евангелия от Иоанна сохранил имя Любимого Ученика в тайне • Историчность Евангелия от Иоанна

Какого рода свидетельство?

В предыдущей главе мы показали, что, согласно Ин 21:24, Любимый Ученик стал и основным свидетелем, на воспоминаниях которого основано это Евангелие, и автором, который его написал. Теперь разберемся подробнее в понятиях «свидетель» и «свидетельство» применительно к Евангелию от Иоанна.

Отправной точкой наших рассуждений в этой книге послужил труд Самуэля Бирскога, в котором он сравнивает роль устной истории в античной историографии с ролью очевидцев в евангельских преданиях. Это значит, что нас интересуют очевидцы: люди, находившиеся в непосредственном контакте с Иисусом и непосредственно воспринимавшие события его истории. Мы постарались показать, что тексты Евангелий отстоят от сообщений этих очевидцев не столь далеко, как принято считать в новозаветной науке последних нескольких десятилетий. Мы помнили наблюдение Бирскога, что античные историки предпочитают опираться на свидетельства участников событий, а не посторонних наблюдателей, поскольку первые имеют больше возможностей понять и истолковать значение событий, которым стали свидетелями. Следовательно, отметили мы вместе с Бирскогом, такие очевидцы были «не только наблюдателями, но и толкователями»[997]. С той же закономерностью встречаемся мы и в случае Евангелий: очевидцы, которые передавали предания, а также до самой своей смерти активно выполняли роль гарантов их подлинности, не просто вспоминали и рассказывали свои истории — и в процессе их восприятия, и во время вспоминания они, естественным образом, давали им истолкование. Однако в своем поиске очевидцев и их роли в создании Евангелий мы исходим из того, что эти люди — по большей части ученики и приверженцы Иисуса в период его служения — в самом деле непосредственно переживали события, о которых говорили, и, пересказывая и истолковывая свои воспоминания, выступали, по критериям античной историографии, как вполне надежные информанты.

В таком контексте кажется очевидным, что «свидетельство» Любимого Ученика следует трактовать в историографическом смысле. Более того: если мы вспомним, что, по мнению античных историков, наилучшая основа для исторического сочинения — это непосредственное участие самого автора в описываемых событиях, то утверждение Четвертого Евангелия, что Любимый Ученик — не только его основной источник, но и автор, приобретает новый смысл. В этом Евангелии мы встречаемся с тем, что Бирског называет «показаниями очевидца». Заявлению Любимого Ученика можно найти параллели, например, у Иосифа Флавия, рассказывающего о своей «Иудейской войне»: «Историю этой войны я смог написать, поскольку во многих ее событиях был участником, и для большинства событий — очевидцем (autoptês); короче говоря, ничто из сказанного или сделанного не осталось мне неизвестным» (Против Апиона, 1.55). (Разумеется, это не гарантирует абсолютной точности рассказа Иосифа, не говоря уж об объективности. У него были свои цели, а первую очередь — необходимость оправдать собственные действия и выставить себя в наилучшем свете.)

Однако верно ли, что именно в таком контексте следует понимать «свидетельство» Любимого Ученика из Четвертого Евангелия? Прежде чем идти дальше, полезно будет прояснить возможную лингвистическую путаницу, связанную с английским значением слов «свидетель», «свидетельствовать» и «свидетельство». Этими словами в переводах Нового Завета обычно передается греческое martureô и однокоренные с ним. Изначально эти слова имеют юридическое значение и вне контекста реального суда представляют собой юридическую метафору. То же верно и для английских слов «свидетель» и «свидетельствовать», хотя в некоторых случаях они уходят очень далеко от своего первоначального юридического значения. Но при переходе к слову «очевидец» возникает путаница. По–гречески понятие очевидца или человека, непосредственно пережившего то или иное впечатление, передавалось термином autopt3s: этот термин используется и у Иосифа Флавия, и в предисловии к Евангелию от Луки. Это слово не имеет отношения к юриспруденции: однако его английский перевод — eyewitness — также представляет собой юридический термин. Это может затемнить тот факт, что в древнегреческой историографии понятие сообщений очевидцев, для которого Бирског использует термин «показания очевидцев», само по себе не имело юридических коннотаций и очень редко выражалось при помощи юридических метафор[998]. Даже само слово autoptês используется редко — чаще та же мысль передается с помощью обычной лексики видения, присутствия и рассказа о пережитом. Таким образом, в древнегреческом языке имеется «чистое» понятие очевидца, не связанное ни с какими юридическими коннотациями, которого нет в английском. Важно отметить, что использование