#Ихтамнет - [43]

– Черт, – выругался он. В кухню прорвался голос жены:

– Наташку заберешь?

– Что? – переспросил Егор.

– Ты меня вообще слушаешь? – напряглась жена.

– Заберу. – Он вздохнул и поставил на горку последнюю тарелку. Шкаф с грохотом закрылся. Он опять надел наушники и поймал куплет от «Саграды» про Севастополь. Пронзило до мурашек: моряки падали с катеров в свинцовую черноморскую воду – автоматы высоко над головой, по рукам идут ящики. Под сиплый мат груз и люди тянутся до самой береговой гальки.

Егор оперся ладонями в стол. Пустой взгляд воспринимал реальность как фон. Ленка ругала дочь. Мелкая стояла, опустив голову, глаза на мокром месте, а в руке дневник. Тон нарастал, усугубляя разнос. Егор вздохнул и, пройдя в гостиную, дотронулся до жены.

– Лен? – Он снял наушники.

– Что? – Она раздраженно обернулась.

– Да ну ее, эту тройку.

– В смысле «ну ее»?

– Это всего лишь оценка. Подумаешь.

– Что ты несешь? – возмутилась жена. – Ладно не выучила, ведь она все время врет.

– Фигня, переделаем. Правда, мелкота?

– Угу. – Дочь шмыгнула носом.

– Ты всегда так. – Мать переключилась на него, через Егора, как через громоотвод, полыхнула искра. – Ну конечно, папа хороший, папа добрый, а мать – мегера…

– Ты сказала.

– …Матери всегда больше надо. Куда она пойдет с такой учебой?

Он хмыкнул.

– Лен, ей десять лет.

– Уже десять! У Таньки Олег на учебе, на английском, на тренировках…

– Бедный Олег.

– Вот именно – НЕ бедный!

Егор проглотил намек, а затем холодно спросил:

– Лен, представь, что она завтра умрет. Нет ее – все.

Жена задохнулась. Глухая пауза накрыла всю планету. Жена не выдержала и взорвалась:

– Что ты несешь! Совсем с ума сошел со своими… своей войной.

Она долго что-то кричала. Однако Егора позабавило другое: он ничего не чувствовал – он смотрел на нее, как на восковую марионетку с открывающимся ртом, реквизит из разных спектаклей, непонятно как соединившийся в воронке их пространства. И слова, не единожды сказанные, метались звонким бисером. Воздух вибрировал, сценарий упал в полнейший негатив, вспоминалось все – поборы, займы, кредиты, позор.

– Я даже не могла сказать, куда ты пропал. Ты врал мне! Я друзьям говорю твою версию, а они смеются за спиной. А я не знаю ничего. Так где правда, Егор?

Жена замолчала. Он смотрел на нее и удивлялся горячим волнам нежности. Вдруг лед между ними растаял. Егор честно повинился:

– Прости.

                                         * * *

Он ехал на работу с тяжелым сердцем. Егор не спешил, гонял в голове неприятное утро, вчерашние посиделки с Прибором, новости из жизни прошлой перепутывались с нынешней повесткой, превращая действительность в нечто неперевариваемое. Работа, работа, работа. Обязанности воспринимались как театральная роль, часть имиджа, рабом которого он стал: загадочный сукин сын с объемной контузией, садистскими наклонностями и мутными связями. Пугала необходимость поддерживать оный, чтобы держаться на плаву. Переступив порог кабинета, он превращался в шизофреника, за порогом один человек, а внутри – конченая мразь. А грань этого порога неприятно истончается. Имидж, имидж, имидж.

Когда Егор вернулся из первой командировки, он катался часами в московском метро. Из укромного угла, откуда был виден весь вагон, он наблюдал за пассажирами. За их играми, ужимками или наоборот, окукливанием – не люди, а шорох газетной бумаги, распушенные хвосты, да брызги секреции. Но через время видение оставило его. Граница размылась. Он стал таким же овощем.

Движение по мосту ускорилось, ванты кадрировали просыпающийся Золотой Рог. Вот и второй съезд, Егор уверенно положил руль и скатился с моста, резво уходя на улицу Калинина. Вдруг слева заревел клаксон. Егор рефлекторно ударил по тормозам, мимо пронеслась массивная тень. «Ленд крузер» жестко затормозил, слепя рубиновыми стопарями. Егор успел рассмотреть на его заднем стекле, над запаской, орден Отечественной войны и надпись «Можем повторить». И, конечно же, засаленную гвардейскую ленту. Егор втуне сплюнул: девальвация знаков удручала. Такая же ленточка висит на сгоревшем танке под Хрящеватым, куда жители несут цветы. Иной символ иного русского мира. Там повторили и будут повторять. Здесь заявляют об этом с уверенностью, что на их век повторений не состоится.

«Крузер» резко вильнул, заставляя прижаться к обочине. Егор вылетел из ряда, едва не протаранив припаркованную машину, и остановился.

– Ну что за день? – пробормотал Егор, вытирая о куртку вспотевшие ладони. К нему уже мчался хозяин «крузера», рослый парень в обтягивающем пиджаке, руки еле помещаются в рукава. Идеальная борода под викинга. Гладкое лицо с нахмуренными бровями, глаза горят пунцовым гневом.

– Тварь. – Егор вышел, держа руку за спиной. Парень подскочил и начал орать, что он говорил, Егор не слышал, но рассматривал сосредоточенно середину лба. Когда воздух в оппоненте кончился, Егор вклинился между тирадами.

– Все? – спросил он.

Парень опешил:

– Че, блядь!

– Ты зачем орешь? Хочешь спросить с меня – спрашивай…

– Чего, блядь?

– …а если нет, кошку макай в ссыкло. – Егор пронзил пиджака взглядом. Парень подскочил, выкатив грудь.