Их было трое - [76]

Сотни партийных работников и тысячи партии рядовых являлись душой этого знаменательного похода.

«Сабельный веер», задуманный И. А. Плиевым для рассечения 6-й армии Голидта на три части, последующего окружения и полной изоляции частей друг от друга, действовал в боевом содружестве со стрелковыми войсками фронта.

«Сабельный веер» — образное понятие. Главной ударной силой Группы были танки, механизированные части, артиллерия — при усиленной поддержке, с воздуха. Конно-механизированная группа войск представляла собой сложный боевой организм, успешно управлять которым мог лишь полководец-новатор, человек высокой военной культуры, редкой воли и смелых до дерзости решений.

Таким был И. А. Плиев в легендарных рейдах на Западе, а в последующем — на Дальнем Востоке. День за днем росли и закалялись боевые его товарищи — генералы, офицеры, младшие командиры, солдаты.

Бывали и сабельные атаки. Но не в них суть, а в том, что лихость, храбрость и стремительность, присущие коннице, перенесены в танковые и механизированные соединения; возник своеобразный боевой стиль, и гвардейцы Плиева не знали поражений. Такова история.

* * *

На одном из главных направлений операции «сабельный веер» находился эскадрон капитана Гераськина, где был парторгом лейтенант Браев. Подразделение участвовало в окружении противника в районе Березнеговатое и Снигиревка, крупных населенных пунктов Николаевской области.

К вечеру окружение завершилось. Эскадрон развернулся на опушке подлеска, недалеко от берега темноводного Ингула.

В палатке эскадронного сидел Гриша Микитенко с привязанной к уху телефонной трубкой. Он временно заменял раненого телефониста, сам тоже был ранен — легко, в мякоть правой ноги. Шел небольшой дождь со снегом.

В двери показалась круглая и плоская, как сибирский калач, шапка эскадронного. Гераськин поморщился на свет, сбросил затвердевшую мокрую плащ-накидку, присел на ящик из-под мин.

— Ну, Гриша, докладывай обстановку… — шутливо сказал он. Телефон был подключен к осевому направлению связи, поэтому Микитенко слышал все разговоры и находился в курсе многих дел.

— Обстановка с одной стороны хорошая, а с другой — плохая.

— Почему «плохая»? — перебил капитан.

— С одной стороны… вернее, со всех сторон мы окружили противника хорошо. Но с западной протекает река Ингул — за нашей спиной. «Он» может прорваться, уйти за Ингул и станет там в оборону, имея перед собой водный рубеж. Негоже так.

— Выйди из палатки, послушай, — сказал капитан, набивая мшистым трофейным табаком маленькую трубку.

Чуть прихрамывая, Григорий вышел наружу. Вскоре вернулся.

— Слышу шум подходящих со стороны танков. По звуку — наши.

— То-то. Твои опасения верны. Командование прочитало твои глубокие мысли и выдвигает вперед танковый и артиллерийский заслоны. Не я командующий Группы — присвоил бы тебе «младшего» и дал взвод. Тем более, что ты хорошо знаешь принципы взаимодействия родовых войск, — как чуть, мчишься за махоркой на батарею или к танкистам…

— Ужинать будете? На кухню сбегаю.

— Не бегай особенно со своей ногой. Открывай тушенку. Закусим.

Поужинали. Покурили.

Микитенко вдруг изменился в лице, снял привязанную к голове телефонную трубку и передал капитану.

— Слушаю… Есть. Понял…

Переговорив с начальством, Гераськин торопливо оделся, на ходу бросил Грише:

— Лезь со своим телефоном в щель, а то зацепит…

Ничего не спрашивая, Микитенко опустился в маленькую щель, вырытую у самой стенки палатки. Плотно прижал трубку к уху, вслушиваясь в разговор. О противнике говорили открыто. Все стало ясно: группировка, окруженная в Березнеговатом и Снигиревке, предприняла отчаянную попытку пробиться к Ингулу.

Звуки боя приближались. За рекой рвались снаряды — это противник…

В палатку заглянул парторг эскадрона, командир взвода Браев.

— Где Гераськин?

— На передовой, товарищ лейтенант. Вы туда? Можно с вами?

— А нога?

— Зажила. Честное комсомольское…

— Сиди пока.

Минуту спустя, Александр Браев привел ездового Януса Ямадаева, лет пятидесяти, единственного в полку калмыка; приказал ему сидеть у телефона.

— Микитенко — за мной! Гранаты взял?

— Взял! И свои и хендехоховские[50]…

Выйдя из овражка, Александр и Григорий пригнулись. Огненные точки трассирующих пуль противника летели и гасли за Ингулом. На востоке гигантским полумесяцем опоясывало землю дымное зарево боя. В разных местах горели «фердинанды» и «пантеры» — их было не меньше десяти, беспрерывно взвивались кривые огненные стебли осветительных ракет.

На изрытом снарядами горизонте появились «живые» вражеские танки. Они шли углом вперед, за ними — бесконечные колонны автоматчиков в стальных шлемах.

Казаки сидели в окопчиках для стрельбы с коленей. Между ними притаились готовые к контратаке «тридцатьчетверки», окопались батареи полковых пушек и самоходные орудия — приземистые, как рассвирепевшие носороги. Чуть подальше от переднего края копошились связисты, вызывая то «Звезду», то «Легенду», то «Гусеницу». Командиры разных родов войск стояли за стенками земляных укрытий, наблюдали за полем боя или говорили по радио. Сновали пешие и конные связные. Иногда по пути встречались санитары с носилками.