Их было три - [113]

И всё же отказалась. Что это — каприз, гордость, упрямство? Или непонятные, чуждые Илме побуждения, заставившие Гундегу когда-то отказаться от красивого зелёного платья Дагмары, заставившие твёрдо заявить: "Я не хочу ни вашего дома, ни вашего богатства!"

Неужели Илме придётся всё пережить заново?

"Дагмара — Гундега, Дагмара — Гундега…" — словно колокол гудело в голове. Что за поветрие напало на них? Она не понимала этого тогда, отказывалась понимать и теперь. В чём крылся соблазн, манивший их обеих отсюда? Нигде никто не даёт даром и копейки, а здесь она, Илма, отдаёт целый пятикомнатный дом с белыми стенами, светлыми окнами, садом, мебелью, шкафами, полными добра, сарай со строительным лесом…

Мысли оборвались. Сарай сейчас почти пуст. И будет новый старший лесник. О господи! Верно говорят, беда не ходит одна.

— Ты уже снимаешь, Гундега? — очнувшись, спросила Илма.

Гундега действительно сняла платье, положила его на диван. Сняла белые туфли и, не говоря ни слова, пошла.

— Куда же ты? Опять на свою кухню?

— Надо слить картофель, разварится, — озабоченно ответила Гундега, и Илма опять подумала с недоумением, как можно так спокойно, без сожаления, отложить в сторону великолепное нарядное платье, первое в жизни шёлковое платье! Так могла поступить Дагмара, но не…

Дверь за Гундегой закрылась.

Илма повесила платье в шкаф.

"Пригодится самой", — обиженно подумала она.

Опомнилась — она ведь, наверно, уже никогда больше не наденет белого платья. Конфирмация, свадьба — всё в прошлом. Пятьдесят лет… Женщин её возраста иногда только хоронят в белом, да и то девственниц…

4

Илма ушла в лес, ни словом больше не обменявшись с Гундегой. Вечером, до её возвращения домой, на дороге, ведущей в Межакакты, показались двое — Жанна и Виктор.

Гундега в этот момент, вооружившись вилами, накладывала в тачку навоз. Увидев идущих, она бросила вилы на тачку и, вопреки всем правилам приличия, не пошла навстречу гостям, а опрометью бросилась на кухню, чтобы успеть скинуть грязные деревянные туфли.

— Кто там? — спросила из своей комнаты Лиена.

— Ой, бабушка, ко мне идут с фермы… — растерянно ответила Гундега, развязывая грязный фартук.

Жанна вошла с цветами в руках.

— Замечательный приём! — смеялась она. — Как увидела нас, так давай удирать… Почему не пришла хоть на ферму показаться? Я там устроила такую механизацию! Стоило бы тебе открыть дверь, и этот букет упал бы к твоим ногам.

— Или на голову, — прибавил Виктор.

Жанна надулась, как капризный ребёнок.

— Спасибо за цветы, — поблагодарила Гундега.

— Не меня благодари, — отозвалась Жанна. — Георгины тебе от Олги, она сегодня дежурит. Тоже ждала, что ты днём зайдёшь.

Гундега опустила голову.

— Я не могла. Бабушке опять нездоровится.

— Что ж ты сразу не сказала? — Жанна тотчас приглушила голос, и на лице её мелькнуло смущение. — А мы тут кричим. Просто неудобно.

Лиена, наверно, услышала в своей комнате слова Жанны, и оттуда донёсся её тихий, болезненный голос:

— Ничего, ничего. Я всё равно сейчас встану.

Жанна со свойственной ей непосредственностью заглянула в дверь и сразу исчезла за ней, воскликнув:

— Погодите, тётушка, я вам помогу!

Гундега улыбнулась Виктору.

— Жанна остаётся Жанной.

Она заметила, что при одном упоминании этого имени лицо Виктора посветлело. И снова, как когда-то в библиотеке, Гундега не могла понять — завидует она им или восхищается. Возможно, и то и другое. Да и вряд ли эти два чувства настолько противоположны, что не могут появиться вместе.

Будет ли когда-нибудь у неё, Гундеги, так, как у Жанны? Не омерзительные, полные расчёта унизительные связи Илмы, а любовь, серебристый свет…

В дверях показалась опирающаяся на палку Лиена.

— Вот я и на ногах! — она хотела сказать это бодро, но голос звучал хрипло и болезненно. — Гунит, угости чем-нибудь своих приятелей. Погоди, где же крендель? Вы только, детки, не обессудьте, перестоял немного, а потом сел…

Лиена хотела сама пойти в чулан, но на полпути тяжело опустилась на стул, робко улыбнувшись своему бессилию.

— Сидите, тётушка, мы сами, — поспешно сказала Жанна. — Ты, Гундега, только приказывай, скажи, что делать.

— Что будем пить, молоко или кофе? — спросила Гундега. — Как ты думаешь, Жанна?

— Всё равно!

— А ты, Виктор?

— Мне тоже безразлично.

— Эх вы, равнодушные! Сварим кофе…

Пока девушки затапливали плиту, а Виктор ходил за водой, Лиена сидела почти неподвижно, всё ещё продолжая улыбаться. Казалось, это не живой человек, а статуя, способная сохранять мимолётную улыбку веками, — серая фигура, на которой виднелось лишь одно-единственное светлое пятно — белые волосы.

— Я чуть не забыла самое главное! — вдруг вскрикнула Жанна, насыпая сахар из кулька в сахарницу. Она положила кулёк на стол. — Не знаю, куда Виктор дел. Он нёс.

В эту минуту вошёл Виктор и положил на стол плоский предмет, завёрнутый в коричневую бумагу и перевязанный тесёмкой.

Жанна подала его Гундеге.

— Это коллективный подарок работников фермы будущей школьнице.

Гундега, вспыхнув, поблагодарила и взяла пакет. Ей неудобно было развязывать его при всех, хотелось забраться куда-нибудь в уголок, чтобы никто не заметил её волнения. Пальцы вдруг стали негнущимися, точно окоченели, и она никак не могла развязать узел; наконец взяла кухонный нож и перерезала тесёмку. Портфель!