Игры в вечность - [8]

– Как кому? – изумилась Лару. – Это же сила! Чем больше влияния, тем больше силы!

– Чем больше, тем больше, – передразнил Думузи. – Зачем тебе еще? Ты и так хороша.

Месяц-Кунан страдальчески закатил глаза, эта тема успела его основательно достать. Собственных почитателей ему хватало, а чужих отвоевывать он не собирался, по крайней мере в войне. Лару с Думузи же грызлись едва ли не из-за каждого человека. Впрочем, скорее из чувства противоречия, чем ради какой-то цели. Просто игра.

Забавней всего в этой ситуации было то, что Эмеш, вот уже лет двести не вылезавший из своих глубин, держал рейтинг куда выше их обоих. Впрочем, в последние годы начал потихоньку сдавать позиции, почти незаметно. Но Эмеш – творец, люди будут почитать его просто так. Выше Эмеша только Атт – громовержец и владыка небес.

– Слишком не серьезно ты… – тихо повторил Думузи, дикий ветер степей. И вдруг снова усмехнулся ей в глаза, – а думаешь, завоевав город и построив в нем храм, ты заставишь людей почитать тебя?

– А куда они денутся? – удивилась Лару. – Рано или поздно начнут. Я не тороплюсь.

Дело пошло, за работу уже взялись аннумгунские жрецы, и певцы уже поют песни о той победе, прославляя Златокудрую, что принесла победу Аннумгунскому царю. И Майруш скоро поверит и возрадуется ее величию! Великая битва, великая слава! Осада Майруша… помнишь, как это было?

Там было жарко, сухо, только пылища поднималась столбом. Да и не осада, про осаду придумали потом, что три дня и три ночи, доблестный враг, ощетинясь, сурово сжимает в руке копье – про такого врага не стыдно и вспомнить, такой победой – не стыдно и гордится!

А было так, забава. С разбегу взяли, с первого же наскока. Снесли хлипкую ограду, разнесли по кирпичику царский дворец, прирезали в неразберихе ихнего царя, вот Тизкар тогда, помнится, своей рукой и прирезал.

А тот царь? Мальчишка. Он изо всех сил задирал подбородок, стараясь выглядеть надменно и грозно, но выходило скорее беспомощно и смешно. Жиденькая, не успевшая войти в силу бородка топорщилась тонкими косичками, царские одежды мешком висели на костлявых плечах… длинная бахрома, затейливо расшитый белоснежный плащ-конас, и драгоценный кидарис, слишком тяжелый еще для его головы, который все норовил сползти на лоб… золотые браслеты болтались и звенели на руках. Щенок в дорогих побрякушках, не воин.

Он все кричал, словно наивно пытаясь прогнать аннумгунских солдат: «вы не имеете права! убирайтесь домой, грязные свиньи!» Дворцовая стража толпилась вокруг, едва ли не хватая за руки, чтоб сдуру не кинулся в драку – всем ясно, что драться уже бесполезно. А он все кричал, ярился, брызжа слюной, потрясал в воздухе кулаками… но верная стража упрямо тащила назад.

Атну стоял напротив, чуть ухмыляясь, небрежно вытирая испачканную в чужой крови руку о короткую армейскую рубаху, торчащую из-под бронежилета. Дикий матерый волк, голодный волк… и лопоухий дворцовый щенок.

И вдруг мальчишке каким-то чудом удалось вывернуться, он с истошным криком кинулся на Атну, в тонкой руке молнией сверкнул кинжал.

Только Тизкар успел первым. Тело упрямого щенка дернулось, обмякло, рухнуло к ногам. Остальные сдались почти без боя.

Почти. Старый майрушский сотник Мессилим дрался отчаянно, до последнего, как горный лев. И даже когда весь город покорно, словно жертвенная овца, складывал оружие к их ногам, Мессилим, окровавленный, раненый в бок, скрежеща зубами, положил едва ли не десяток аннумгунских бойцов. Безумная ярость в глазах, серый слой пыли на сером лице и широкие подтеки пота, искореженный доспех, чужой медный меч, вместо своего, поломанного, стиснут в руке. Но до конца, пока еще жив – до конца!

Голову Мессилима воткнули посреди площади на шесте, и радовались потом, а потом пили. И жирные мухи стаей вились вокруг поверженной головы, на жаре… Грязь, вонь и мухи, затравленные лица новых рабов, глухой лязг кандалов, груженые добычей ослы… Певцы воспоют эту победу в веках! Победы приятно вспоминать, но лучше – песни о победах. Песни в ее честь.

* * *

– Почему ты не хочешь?

Это был не вопрос, а если и вопрос, то не царю, а самой себе. Люди должны выполнять волю богов не спрашивая, не сопротивляясь, их ведь для этого и создали, своими руками, они лишь фигурки на доске. Ресурс для пополнения силы. А силы ей надо много, очень много… у нее есть цель! Жаль только, никому нельзя рассказать.

Люди должны слушаться, не люди даже – «наши человечки», так всегда было проще называть, маленький трюк, чтобы обмануть совесть. Впрочем, тех, первых, иначе и не назовешь – глупые, послушные игрушки. Всего лишь человечки, не люди. Но они изменились. Когда? Как? Никто и не заметил, как это произошло, боги слишком привыкли, что это лишь игра. Перестали замечать.

Но вот сейчас один такой «человечек» упрямо и требовательно смотрел в глаза, словно стараясь понять смысл игры. «Зачем?» – говорил он занесенной над доской руке. И вдруг показалось – он способен понять много больше ее самой… глупо конечно.

– Хорошо, – просто согласился царь, – пусть будет игра.

А еще он улыбался, мягко так, с горькой толикой сожаления, смотрел, как смотрят взрослые на глупых, упрямых, но все же любимых детей. Совсем не так, как люди должны смотреть на богов.