Игры в любовь - [33]

Кэти поставила огромную алюминиевую посудину на стол. Салли узнала в ней форму для жаркого, которую Мик купил много лет назад, когда пожелал самолично приготовить рождественскую индейку, но потерпел полное фиаско, потому что забыл купить саму индейку. Насколько она знала, до сего дня формой никто не пользовался.

— Выглядит аппетитно, — заметил Скотт.

— Кажется, сверху чуть пригорело. — Кэти метнула в сторону Софи осуждающий взгляд. — Перестояла в духовке.

Ее гамбит с треском провалился. Софи явно не собиралась взваливать на свои тощие плечи ответственность за пригоревшую лазанью. Она сидела рядом с Миком, потягивала вино и мыслями, казалось, находилась за сотни миль от скучной компании и приземленных кухонных интересов.

Джуди с удивлением разглядывала гостью. Она привыкла считать, что все француженки являются обладательницами такой штуки, как шик. А если уж не шика, то соблазнительной талии — как у Жанны Моро или Анук Эме — и ярко выраженного стиля.

И вот эта, думала она, и есть тот самый образец? Вот этот мешок с костями мешает ему полюбить другую женщину?..

Темные волосы Софи сально поблескивали и неряшливо торчали за ушами. Если не считать комков туши на слипшихся ресницах и коричнево-бордовой помады, делавшей кожу еще более землистой, а круги под глазами еще темнее, косметика отсутствовала. А одежда! Линяло-зеленая фуфайка, поддетая под нечто вроде сарафана из черного крепа, который уныло свисал с острых ключиц. На плоской груди болталась нитка зеленых бус, которые она, наверное, купила за двадцать пенсов — или за их эквивалент в евро — на блошином рынке. Джуди искренне полагала, что во Франции блошиных рынков не существует, как таковых, — не может же такая стильная нация отовариваться на развалах старого барахла. Но, глядя на Софи, она осознала свое заблуждение — во Франции блошиные рынки есть, их просто не может не быть, иначе откуда взялось все это неопрятное тряпье? Господи, если так одеваются молодые богемные французские художницы-авангардисты, то остается только порадоваться, что сама она родилась по эту сторону Ла-Манша.

— Расскажи нам о своем искусстве, Софи, — попросила Салли, осуждающе глянув на Джуди и Скотта, которые отказывались взять на себя часть бремени по поддержанию беседы.

Салли ненавидела неловкую тишину, родители с раннего детства вбили в ее голову, что молчание в компании — дурной тон. И Салли лучше сделала бы себе харакири тупым хлебным ножом, чем вытерпела муку затянувшейся неловкой паузы, — после этого уж точно появится тема для разговора.

Она понимала, что просьба ее бестактна. Любой уважающий себя английский художник смутился бы и не нашелся с ответом. Но, судя по всему, это была единственная тема, которой Софи хоть сколько-то интересовалась.

— Я рисовай себя, — оживилась та. — В основном нагая. В разный поза и на фоне разный пейзаж. Это постоянный попытка исследовай суть мой… — она поискала слово, — féminité[5]… и сообщай мой мнение о загадке женский тело.

Кэти, разрезавшая лазанью, замерла и выразительно посмотрела на Софи. В ее взгляде столь неприкрыто читалось «задавака и идиотка», что Джуди чуть не расхохоталась.

— И поэтому ты ходишь по разным… м-м… районам? — продолжала Салли, с трудом сдержав позыв огреть бутылкой по голове Джуди, которая фыркала у нее под боком. — Ищешь… фон для своих картин?

— Не-эт, pas du tout, — Софи воззрилась на Салли как на законченную кретинку. — Мне понравится бывать в разный место, чтобы они проникай в мой подсознание. Я постоянно есть открыт новым… ощущений. Но я всегда оставайся пассив. Это есть качество разважнейшее…

— Наиважнейшее, — поправил Мик.

— Oui, наиважнейший качество для художника. Пассив.

Достаточно цензурного ответа ни у кого не нашлось, но, по счастью, всех отвлекла первая порция лазаньи, соскользнувшая с лопаточки Кэти на тарелку. Раздавшееся при этом хлюпанье могло бы стать отличным звуковым рядом к гиперреалистичному документальному фильму о желудочно-кишечных расстройствах. Кэти в ужасе уставилась на тарелку. Из лазаньи сочилась красная жижа.

— А я-то думала, что я ее сожгла! — вскрикнула Кэти. — Ведь сколько продержала в духовке!

Классическая кулинарная несправедливость: сверху сгорело, внутри не пропеклось. Джуди, чьи кулинарные навыки ограничивались помешиванием макарон в кипящей воде и разогреванием замороженной пиццы, увидела в чужом фиаско подтверждение правильности своего принципа: никогда не экспериментируй с рецептами, которые тебе заведомо не по плечу.

Кэти почти рыдала. На ее лице, и без того раскрасневшемся от долгой суеты у плиты, теперь полыхал лихорадочный румянец. Это был совсем не тот случай, когда можно весело посмеяться над своим неудачным дебютом и разогреть готовую пиццу, — нет, это был позор, смыть который можно только кровью.

На выручку, как всегда, пришла Салли.

— А я уверена, что вкусно! — сказала она и храбро протянула тарелку. — Просто немножко… сочнее обычного, вот и все. Вперед, Кэти, я же не могу есть, пока всем не раздали, а я едва жива от голода.

Рука с лопаточкой перестала дрожать, помедлила и снова потянулась к лазанье. Однако ненависть Кэти к Салли молниеносно взлетела вверх. Да как она смеет выручать ее? Внутри у Кэти все тряслось, точно все ее внутренности превратились в один огромный кусок непропекшейся лазаньи. Ее так и подмывало швырнуть сочащийся жижей кусок на розовую вышитую блузку Салли.