Игры сердца - [5]

Впрочем, если маму что и расстроило, то выказывать этого она не стала. Она отошла в угол, где несколько человек кружком сидели на полу, рассматривая какую-то композицию, которая стояла в центре этого неначерченного круга.

Ивану показалось, что композиция сделана из пластмассы и проволоки. Во всяком случае, именно на проволочные нити, протянутые между двумя пластмассовыми палками, были нанизаны многочисленные и, похоже, тоже пластмассовые ноги, руки, уши и еще какие-то части тела – плечи, кажется. Руки и ноги с ушами лежали также и на полу вокруг этой проволочно-пластмассовой рамки.

– Части тела – главное, из которого состоит искусство, – говорил молодой человек с потусторонним взглядом.

Он сидел в самом центре кружка, рядом с композицией, и, надо думать, он ее и сделал. В его речи слышен был отчетливый акцент; Ивану показалось, французский.

– А когда ты это понял? – спросил кто-то из кружка.

– Части тела давали мне интерес всегда, – ответил автор композиции. – Я прочитал книгу Ролан Барт «Фрагменты любовной беседы», и он там пишет: «Мы никогда не говорим, что я люблю твое тело, – мы говорим, я люблю твои глаза, руки, ягодицы…» И надо мне сказать, что вся моя работа состоит из фрагментов, как будто маленькая книга. Или как будто жизнь. Ведь жизнь тоже фрагментирована. Так что моя работа – это является символ жизни.

Иван вздохнул. Ягодицы как символ жизни – это звучало свежо. Хотя, тут же подумал он, можно было сформулировать яснее.

«Не жизнь, а сплошная жопа», – так выражал эту мысль моторист Витя Черемной, с которым работали на Северном полюсе.

Всему этому собачьему, в понимании Ивана, бреду внимала девушка, едва взглянув на которую он оживился. Необходимость убивать время в мастерской сразу представилась ему не такой уж и тягостной.

На вид ей было лет двадцать, она была тоненькая, просто прозрачная, светловолосая, светлоглазая и походила не на живую девушку, а на лесного эльфа.

– Я думаю, на выставке это будет более ясно, – глядя на нее манящим взглядом, произнес автор композиции. – Там будет черная ткань, которая раздувается под ветром. А под ней будут лежать части тела, органов, маленькие сломанные игрушки…

«Сейчас она скажет, что обязательно на его выставку придет, чтобы проникнуться новым знанием», – подумал Иван.

Но девушка повела себя по-другому.

– Извините, – сказала она. – У меня иссякли жизненные силы. Я должна уснуть. Надеюсь, ненадолго.

С этими словами она сняла туфли – растоптанные, без каблуков, – легла на ковер и закрыла глаза. Вид у нее сразу стал такой, словно сон этот был не простой, а летаргический. Если ее слова, точнее, манера речи вызвала у Ивана усмешку, то весь ее вид – вот сейчас, когда она так мгновенно уснула, – одну лишь жалость.

Сразу стали заметны синие полукружья у нее под глазами, а нос заострился так, словно она умерла. Иван даже вздрогнул, таким отчетливым было это ощущение. Но нет, конечно, она была живая – длинные прозрачные ресницы вздрагивали. Он никогда не видел таких ресниц. Притом что они не имели цвета, их хотелось назвать не бесцветными, а вот именно прозрачными.

– Слушайте, у нас же через полчаса поезд! – вдруг воскликнула мама. – А я не собрана, и до вокзала еще десять минут ходу!

Иван вздрогнул: засмотревшись на прозрачную девушку, он забыл обо всех остальных обитателях мастерской, даже о маме.

– Может, не поедем, а, Нель? – произнес пожилой мужчина с длинными седыми волосами, завязанными в хвост. – В конце концов, Левка бездарность, это установленный факт.

– Кем, интересно, это установлено? – Мама возмутилась с такой живостью, что Иван посмотрел на нее с уважением. – Я ему обещала, что буду. Если хотите, оставайтесь. А я поеду.

С этими словами она скрылась за ширмой. Скрипнула дверца шкафа – мама доставала из него какие-то вещи в дорогу.

Оставаться без нее в мастерской никто не пожелал: все засобирались, кто поспешно, а кто и нехотя, и потянулись к выходу.

Иван зашел за ширму.

– У тебя там девчонка уснула, – сказал он.

Мама застегивала молнию на маленьком красном чемоданчике. Он сам когда-то подарил ей этот чемоданчик, чтобы она легко узнавала такое яркое пятно на багажных транспортерах аэропортов.

– Какая девчонка? – удивилась мама.

– Ну, такая… Эльфическая. Она кто?

– А!.. – вспомнила мама. – Да бог ее знает кто. Кажется, Сутулов привел. Ну да, точно, Сутулов.

– Сутулов – это который? – зачем-то поинтересовался Иван. – Который с хвостом?

– Нет, с хвостом – это Патя. А Сутулов ушел уже.

– Куда же она теперь денется?

– Кто?

– Девчонка. Раз Сутулов ушел.

– Домой, наверное, пойдет, – пожала плечами мама. – Что с того, что Сутулов ушел? Не на руках же он ее принес.

«Может, и на руках», – вспомнив ее внешность, подумал Иван.

А вслух сказал:

– Но она спит.

– Проснется, – отмахнулась мама. – Не в летаргии.

Гораздо больше, чем спящая девчонка, ее занимала молния на чемодане. Молния не хотела застегиваться, как мама ни дергала ее и ни тянула.

Иван забрал у нее чемодан, застегнул молнию и сказал:

– Сама, может, и не проснется. А ты, кстати, уверена, что она не в летаргии?

– Вань, – улыбнулась мама, – не морочь мне голову. И себе тоже. Такие эльфы здесь стаями летают. Они приспособлены к жизни гораздо лучше, чем кажется на первый взгляд.