Спайер держался рядом с ним. Макензи настоял на присутствии второго парламентера во время переговоров. Пожалуй, если его собственные извилины и могли еще спасовать перед высокопоставленным эспером, то уж интеллект Фила вряд ли уступал их уровню.
«Хорошо, что хоть не возникает никаких дипломатических вопросов и тому подобной дребедени. По крайней мере, я так надеюсь…» — подумал Макензи. Чтобы расслабиться, он сконцентрировался на том, что его окружало в настоящий момент. Стук копыт, подпрыгивающее вверх-вниз седло, раскачиваемое работой упругих конских мышц, поскрипывание конской упряжи и подрагивание перевязи с саблей на собственном боку, приятный чистый запах, исходящий от сильного животного… Вдруг ему вспомнилось, что именно этот фокус, что он сейчас проделывал, был из арсенала эсперов, обычно рекомендуемый ими для успокоения.
Ни одна из их коммун не была ограждена стеной, как большинство городов и все без исключения боссменские поместья. Офицеры свернули с хайвея и направились вниз по улице, пролегающей между домами с колоннами. По обе стороны открывались бесчисленные переулки и боковые аллейки. Хотя в целом поселение и не занимало большой площади, состоя из построек, в которых проживали вместе большие группы, общины, суперсемьи, или как уж им там нравилось себя именовать. Такой уклад послужил причиной возникновения некоторой враждебности у простых смертных к ордену и породил множество грязных шуток и сальных анекдотов, имеющих хождение в народе. Но Спайер, которому уж точно было известно больше, чем кому бы то ни было, уверял, что внутри ордена половых извращений не больше, чем в любом другом месте. Идея, по его словам, состояла в том, чтобы избавиться от собственничества, изжить принцип: «либо ты — либо тебя», и по возможности воспитывать детей, как часть единого целого, а не потомство отдельного клана.
Дети как раз сейчас все были на улице, целые сотни, и глядели им вслед округлившимися отудивления глазами из каждого портика и переулка. У них был вполне здоровый вид, и, несмотря на выражение естественного испуга при виде незнакомцев, складывалось впечатление что в целом они довольны и счастливы. «Хотя как-то чересчур уж важно они держатся, — мелькнула мысль в голове Макензи, — Да и все эти одинаковые синие балахоны — жутковатое зрелище…» Тут и там между детьми попадались взрослые, стоящие поодиночке с бесстрастными лицами. Все обитатели покинули прилегающие поля и сады и стянулись в поселение, как только полк приблизился к нему. Всеобщее безмолвие казалось похожим на баррикады. Макензи почувствовал, что весь взмок от пота. Выехав наконец на центральную площадь, он выдохнул воздух, едва сдержав удивленное восклицание.
Посреди площади с мелодичным плеском бил фонтан, выбрасывающий воду в гранитный бассейн, вырезанный в форме цветка лотоса. Его окружало кольцо из деревьев, усыпанных красивыми цветами. С трех сторон площадь замыкали массивные здания, похожие на складские помещения. Четвертое здание было более ажурным строением, походившим на храм, его венчал великолепный купол. Оно несомненно являлось центром управления и местом собраний. На нижних ступенях лестницы, ведущей к его парадному входу, выстроилось с полдюжины человек в синих балахонах. Пятеро из них были рослыми плечистыми юнцами. Шестой был средних лет с эмблемой «Инь и Янь» на груди. Черты его лица, вполне заурядные сами по себе, несли отпечаток невозмутимого спокойствия.
Макензи и Спайер остановили коней. Полковник неторопливо взял под козырек.
— Философ Гэйнс? Я — Макензи, мой спутник — майор Спайер.
Он мысленно чертыхнулся, разозленный собственной неловкостью и ломая голову, куда девать свои руки. Молодых здоровяков он понял без особого труда — они сверлили его взглядами, в которых сквозила плохо скрываемая враждебность. А вот с Гэйнсом ему так и не удалось встретиться взглядом.
Наконец предводитель коммуны наклонил голову и произнес:
— Добро пожаловать, джентльмены. Не соблаговолите ли войти?
Макензи спешился, привязал своего коня к столбику перед лестницей и снял шлем. Его заношенный красновато-коричневый мундир в этом окружении казался еще более потрепанным и неказистым.
— Спасибо. Хм, правда, нам придется ограничить время своего визита, у нас каждая минута на счету…
— Ну, разумеется. Прошу вас следовать за мной.
Макензи и Спайер последовали за старшим эспером через пустой вестибюль и короткий коридор, по пятам сопровождаемые осанистыми юношами. Спайер с интересом разглядывал мозаику, которой были выложены стены.
— Восхитительно, кто бы мог ожидать… — вполголоса пробормотал он.
— Благодарю вас, — отозвался Гэйнс, — Вот и мой кабинет.
Он толкнул дверь из превосходно отделанного орехового дерева и жестом пригласил их войти внутрь. Затем он вошел сам и закрыл ее, оставив помощников ждать в коридоре.
Интерьер кабинета оказался на удиапение аскетичным: стены, выкрашенные в строгий белый цвет, небольшой письменный стол, полочка с несколькими книгами и пара-тройка жестких табуретов. Окно открывалось в сад. Гэйнс сел за стол. Макензи и Спайер последовали его примеру, чувствуя себя неловко, на непривычных жестких сиденьях.
