Игры с призраком. Кон второй - [18]

Страшная была битва. Что ночная сеча? Баловство. Здесь два зверя билось: один в капкан угодив, даже в агонии до горла пытался дотянуться, другой, ярости не тая, все, что накипело, вымещал: за честь поруганную, за убитых безвинно, за городище, испепеленное дикарями, в безмирье бездумно превращенное.

Халена рубилась остервенело — откуда силы берутся — не думалось. Да только враг хитрый, сильный. Воины — не пастухи. Один слева, другой справа — взмах — и только к гриве пригнуться успела — срезали клинки волос с макушки девушки. Снова в разворот пошли. Халена ждать не стала: мечом по ребрам нападавшего рубанула, саблю кривую из его рук выхватывая, ею же от второго и прикрылась. Лезвие сабли соскользнуло да ей по плечу ожгло. Последнее, что увидела — кулак в перчатке, летящий ей в лицо. Сильно припечатало, с коня ринуло.

— Халена, язвить твою!! — только и услышала, падая под копыта. Сгруппировалась на автомате, в сторону метнулась. Кувырок и вот она снова на ногах. Успела кровь с губы оттереть да меч крепче ухватить, встретила вражье лезвие:

— Ха-ак!

Плохо, что туман в голове, кровь с губы не сотрешь. Мешает, координацию движений путает. Плывут перед глазами крупы лошадей, сбруи, ноги в сапогах, клинки мелькают, лисьи шапки, черные длинные усы, оскаленные лица мирян и степняков, и кровь, кровь, кровь. А шум боя далеко, глухо, словно за несколько сот бегов от нее, а не здесь вот оно — руку протяни.

Тряхнула волосами, подобрала саблю убитого степняка и ну — с двух рук рубится. Сняла одного всадника, на его коня вспрыгнула, лезвие воздух рассекло, врезалось с разворота в грудину шагловитого. Толчок:

— Минус один!.. А и тебя!…На!.. Минус два!

— Ох, девка!! — гоготнул Якша. Схватил двух степняков за шиворот и лбами столкнул, только головы затрещали.

— Минус четыре! — рявкнула Халена, пройдя степняку клинком по шее. — И ты получи!… И ты! На!… С-с-с…Шакалы!

— Чудно лаешся! — заметил Гневомир, орудуя мечами, словно танец с саблями на лошади исполняя, и все глубже в гущу врагов прорубаясь, все дальше от товарищей, ближе к поляничам.

Халена от души его мастерству позавидовала: вовек ей то уменье не воспроизвести. А сейчас бы в самый раз, да как назло — рука слабнет, кровь из раны теряя.

А ворог все так же силен, и меньше числом не стал. И некогда думать ни о том, ни о другом. И неясно, кто кого зажимает. Слева дружника с коня ринули, Ладамир серьезно ранен — лицо и грудь в крови, но держится, бьется. Справа Миролюба зажали, то и гляди, убьют. Гневомира не видно уже — слышно: язвит побратим, ругается на чем свет стоит. Только удивляйся — откуда столь замысловатые слова знает? А Лютабор на то Лютабором и прозван, что будто таран врага теснит — взмах мечом — двоих нет, как косой скосило головы, а он с двух рук машет. Ему подмога не нужна. А вон и Горузд — жив! И остальные! Видно уже своих, что первым отрядом на подмогу двигались.

Халена к побратиму стала прорубаться. Вовремя — степняк уже над его головой со спины кривой клинок занес.

— На! — лишила его руки и ногой в сторону падающее тело направила. Мелькнули черные усы, хвосты на шапке. Миролюб даже не повернулся — недосуг — степняков, как кузнечиков в траве, только успевай, потчуй сталью.

Сколько они бились?

А поляничи? Кто камнями из-за полусгоревшего тына кидаясь, кто стрелы пуская, больше неумело, словно девица тетиву натягивала. Бабы кипятком обваривали, мужи поляничей вровень с мирянами старались, и хоть в уменье уступали, злее братьев жалили. А дружники, что на работу вышли — косили всех без разбору, не щадили ворога.

И вот дрогнули степняки, уже не за город почти взятый, в обратный путь пробиваться принялись. Да кто их отпустит?

— Всех лешакам спровадим!! — рявкнул Лютабор, опуская на лисью шапку кулачище. Степняка сплюснуло и с коня смело. А и сечь уже немного — заметались шагловитые, пытаясь из капкана выбраться — только б отпустили. Может с полсотни и ушло, да и то не факт — Вологор с товарищами за ними как волк за зайцем ринулся, на своем фланге всех разровняв, так что тела вражьи землю устилали, будто ковер, до самого леса.

Халена тяжело дыша огляделась и с размаху голову поднимающемуся степняку сняла, опять осмотрелась — кто еще стали не пробовал?!

Трувояр, шатаясь, стоял посреди тел и, оттирая с лица пот и кровь, исподлобья на воительницу глянул: жива? Хорошо. Я вот тоже… а жаль.

И к одинокой лошади направился, слезы скрывая.

Халена же просто распласталась на каурой, уткнувшись лицом ей в гриву: сил нет ни слезть, ни меч в ножны вложить, ни слова молвить. А голова, что кочан капусты трещит.

— Однако хорошо, — заметила сама себе шепотом и хохотнула. — Живучая, язвить вашу…

Сползла с лошади и, шатаясь, пошла тихое место искать, чтоб сесть, ноги вытянуть и, почистив меч, заснуть. И спать, спать, спать… Нет, сначала куртку скинуть и в бочку с водой залезть по уши!

А вокруг суматоха, крики, братания, обнимания, ликования. Кто в пляс пошел, кто по полю своих раненых подбирать — врачевать. Кто, как Халена, в сторону отходит, плюхается в траву, ноги вытягивая с усталости.

Девушка до дальнего угла ограды дошла и стекла по уцелевшим бревнам на землю. Вытянула ноги, положив меч на колени и блаженно улыбаясь, смотрела на мужчин, что радовались победе и оплакивали погибших, подбирали мечи, сгоняли коней: победа. Живы. Город отстояли.