Игры на раздевание - [48]

Я никогда не воспринимала себя, как женщину, живущую в достатке. Осознание было внезапным. Однажды вечером мы с Каем прогуливались вдоль набережной Коал Харбор, и увидели на одной из современных, ослепляющих белизной яхт табличку «for sale». Кай заметил мой задержавшийся на ней взгляд и предложил неожиданное:

— Хочешь, купим её?

— А мы можем?! — с совершенно неподдельным восхищением интересуюсь я. В ответ получаю многозначительную улыбку.

Это была большая красивая лодка современного дизайна. Продавец сказал, что мы будем первыми её владельцами. Кай серьёзно осматривал каюты, капитанский мостик, задавал вопросы и внимательно слушал ответы рассыпающегося улыбками агента. А я смотрела на своего мужа и больше не находила в нём принца, научившего меня плавать в один далекий, солнечный июльский день. Передо мной стоял преуспевающий взрослый мужчина и матёрый делец.

В тот же год он приводит меня в дом на первой линии набережной залива в Китсилано: в моём распоряжении теперь восемь спален, две гостиные, одна из которых соединена со столовой, четыре ванные, бассейн, сад и гараж на четыре машины. Обустраиваем мы его вместе, но по большей части присутствие Кая в магазинах мебели Европейских брендов и облицовочных материалов формальность — он уже был одним из немногих первых владельцев только выпущенного планшета Apple, захватывающего всё его внимание мессенджером.

Но иногда он всё же отвлекался, чтобы сказать, например:

— Давай перестанем предохраняться?

Кай берёт в руки чёрно-белый листочек тонкой бумаги — снимок аппарата УЗИ, и я не просто перестаю его понимать — а погружаюсь в потерянность. Попросив пару минут уединения, Кай плотно задвигает за собой слайд двери на террасу и прячется, повернувшись спиной. Всё, что я вижу — это яркий солнечный свет в его волосах и движение руки, прижимающей к глазам ладонь.

На фото — эмбрион в одной из ранних стадий своего развития, у него гигантская, вытянутая голова и совсем крохотные ручки и ножки, уже чётко различимо лицо — нос, губы, неестественно высокий лоб. Я знаю, как он изменится через неделю, месяц, два. Мне известно, как будут расти и развиваться его органы, когда появятся волосы и ногти, в какой момент он поймёт, что можно сосать собственный палец — у меня наивысшая оценка по акушерству. Чего я не понимаю, так это того, почему такой крупный физически мужчина плачет, глядя на снимок, изображающий мой крохотный плод, и почему делает это тайком.

Когда он выходит из своего укрытия, чтобы обнять меня, на его лице нет и следа того, что ввело меня в самое ненавистное состояние — непонимания. Кай улыбается, и я не задаю вопросов, потому что мне приятно тепло его рук, даже необходимо. Позже он зачем-то копирует снимок и аккуратно срезает лишнюю бумагу, примеряя его к своему бумажнику.

Вскоре он красит ближайшую к нашей спальню в лавандовый цвет и спрашивает меня о расписании моих визитов к врачу, и на следующий приём мы едем вместе. Ещё в холле я замечаю блеск в его глазах и неугасающую улыбку. Громкое сердцебиение плода и вид сокращающегося сердца на экране аппарата УЗИ повергает моего супруга в то же состояние, в котором он уже успел побывать на террасе нашего трёхуровнего дома:‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Никогда не думал, что это может оказаться настолько сильным потрясением, — признаётся мне вслух, видя моё недоумение и теперь уже не скрываясь.

Но врач не реагирует на его признание, не улыбается и не поздравляет нас с новой ступенью развития нашего плода, как обычно полагается — я присутствовала на десятках ультразвуковых исследований по мере прохождения практики. Он выглядит сосредоточенным и нерадостным, сообщая нам:

— Я бы хотел услышать мнение коллеги в связи с одним моментом.

— Что-то не так? — сразу беспокоится Кай.

— Да, в развитии плода я вижу отклонения от того, что мы считаем нормой. Однако я прошу вас прежде времени не переживать и дождаться мнения моего коллеги.

Коллега является довольно быстро. Он также сосредоточен и невесел. Время, пока он водит по моему животу датчиком, кажется вечностью. В конце коллега многозначительно кивает и удаляется, предоставив право первой новости «нашему» доктору:

— На двенадцатой неделе мы обычно проводим скрининг воротничковой зоны плода…

— Вы видите жидкость? — перебиваю его.

— Да… вот посмотрите сами.

Звать коллегу было необязательно, я и сама вижу то, что вижу.

— Что всё это значит? — не выдерживает Кай.

— Без дополнительной диагностики это ничего не значит… — начинает врач.

— Что у ребёнка возможен синдром Дауна, — объявляю я.

— Да, но подчёркиваю: число ложноположительных результатов достигает 20 %, а чтобы сказать наверняка необходим амниоцентез…

— Что это? — уже рявкает Кай, пристально глядя на меня.

— Пункция околоплодных вод.

— Пункция, это значит прокол?

— Да.

— Это крайняя инвазивная методика! — не выдерживает врач. — В первую очередь Вам положен анализ крови, а через месяц «тройной тест».

— Я знаю, — снова обрываю, перечисляя в большей степени для себя, нежели для кого-то ещё, — определение уровней эстриола, сывороточного альфа-фетопротеина и общего ХГЧ. И в случае положительного результата у нас останется 1 процент на то, что тесты ошиблись. Амниоцентез определит точно.