Игры на раздевание - [41]

Я называла его «консерватором», но это слово не имело ничего общего с истинной причиной его отказов.

— То, что происходит между мужчиной и женщиной — таинство, и оно только для двоих. И дело даже не в том, что кто-то может увидеть их тела или что-то ещё — энергия, которая рождается в этот момент, она очень хрупкая. И очень ценная. И ты знаешь, она ведь появляется далеко не у всех и не всегда. Я впервые увидел её на озере Джоффр.

У Кая были странности, не слишком много, но они были. Например, я ни разу в жизни не прикасалась к его члену губами или ртом. И не потому, что я невежа, сухарь или сексуально необразованный человек, вовсе нет: он сам мне не позволял, раз и навсегда обозначив свою позицию словами: «когда-нибудь ты будешь целовать моих детей!».

Сам же он снизошёл до оральных ласк не с первого нашего раза и сделал это, руководствуясь далеко не идеей развития сексуальной стороны нашей с ним жизни, а всего лишь намереваясь любым способом добиться моего первого оргазма. И у него ничего не получилось ни в первый раз, ни во второй, ни в третий. Даже я, человек не опытный, а до недавнего времени ещё и абсолютно девственный, отметила неуклюжесть этих ласк и поняла, что на мне же Кай и учится, тренируется, ни разу, очевидно, не делая этого для других девушек. Очень скоро я получила подтверждение своим догадкам от самого Кая, доказывающего друзьям на одной из пьяных вечеринок, что подобные ласки для женщин негигиеничны:

— Засовывать туда свой язык, это всё равно, что облизывать побывавший там до тебя член, парень! Ты только вдумайся! А сколько их там было?

— Ох, чувак, не завидую я твоим девкам! — снисходительно посмеиваясь, отвечает на эту тираду Лейф.

— Девки у меня были, да, а вот девушка нашлась только одна, — я не вижу его лица и не знаю, что на нём.

— Викки… девственница? — округлив глаза, удивляется Лейф.

— Да ну на фиг! — выражает недоверие Олсон. — Сколько ей? Двадцать два? Тебя точно развели парень!

Шутка удалась, но никто из парней не ржёт, видя, в отличие от меня, лицо Кая, и что на нём, можно только догадываться. Спустя пару мгновений я слышу хлопок и шипение откупоренной банки с пивом, затем голос моего бойфренда:‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ещё по пиву, парни?

Dutch Melrose — Because It Mattered

Кай не сдавался и именно в ту ночь совершил свою попытку под номером далеко за двадцать, которая, наконец, завершилась требуемым результатом. Мы оба были немного одурманены алкоголем в той правильной степени, когда ясность мысли притупляется ровно настолько, сколько нужно для раскрепощения, но разум в состоянии фиксировать события и переживать их. Кай усадил меня на стол, не совершая никаких предварительных ласк, раздвинул мои ноги и просто стал смотреть. Я не могла прочесть выражения его лица, но кожей ощущала сексуальный жар, исходящий от его тела. Когда он поднял глаза, я увидела человека, напрочь забывшего все заложенные воспитанием ограничения. А после он ласкал меня и делал это с таким упоением, что эмоции, написанные на его лице и понятные даже мне, подтолкнули к тому краю, за которым начиналась наша полноценная сексуальная жизнь. Мне понравилось. Настолько, что в процессе я мёртвой хваткой вцепилась в его волосы, выгнулась дугой.

Кай выглядел безумцем и счастливцем одновременно. Он вошёл так резко и так жадно, в такой исключительно мужской беспощадной манере совершая свои удары, что кончил почти сразу и впервые без защиты. Потом извинялся за несдержанность и заявил, что это был лучший секс в его жизни. Позднее у меня получилось ещё раз, и снова Кай выглядел так, словно выиграл золотую медаль на Олимпийских играх. Это стало происходить чаще и чаще, пока я окончательно не научилась испытывать полноценное удовольствие от каждой нашей близости.

Однако одна странность в его голове всё-таки была. Единственная, которую я, как женщина, отнесу к извращению, а как врач — к варианту нормы.

Некоторое время спустя, когда мы уже несколько месяцев жили вместе, Кай намекнул, что хочет «сделать это в особенные дни». Я сказала, что не понимаю, о чём он. А он сделал вид, что ничего не говорил. И повторил снова примерно через год. Я отказала, он молча кивнул, подняв вопрос годы спустя, когда мы были уже женаты, и откровенно сознавшись, что «одержим фантазией заняться со мной сексом во время месячных».

Я сказала ему:

— Ты больной?

И он ответил:

— Да. Все мы рано или поздно становимся больными.

И я поняла, что он ранил себя в то наше первое утро сильнее, чем меня. У меня была обида, а у него чувство вины — неизвестно, что хуже. Сжалившись над всё ещё кровоточащей трещиной его души, я позволила ему секс в последние дни.

Но он не оценил:

— Это не то.

— Почему не то?

— Крови нет.

— А ты хочешь моей крови?

— Да. Я хочу быть перепачканным в ней, как тогда.

— Тебя это заводит?

Задумался:

— Не знаю. Не совсем.

— Тогда что?

Он помрачнел и промолчал, не ответил, смирившись, что своего не добьётся, но я поняла, чего он хочет: второй шанс. Схожую ситуацию, где его рот не произнесёт тех слов, которые однажды произнёс.