Игры на раздевание - [27]

— С краю.

И хотя мой выбор не слишком устраивал любителя свободных пространств и знатного клаустрофоба, он улыбнулся и согласился:

— Хорошо. Значит, я переезжаю к окну!

Сказал и не переехал. Его высоченная и совсем не худощавая фигура заняла почти всю кровать, так что моё расположение особо не играло никакой роли — я как маленькая луна на орбите земли, могла лишь изредка устроить солнечное затмение.

— Нужно купить новую кровать. Займусь этим завтра же, — заявил мой новоиспеченный парень, даже не оборачивая своё тело вокруг меня, оговоренной ранее буквой «С», а скорее просто подмяв под свой бок.

В ту нашу не первую статистически, но первую ночь официально «вместе» мы оба долго не могли уснуть.

— Адити со своим парнем разломали такую же точно кровать, как у тебя, — рассказываю, принюхиваясь к запаху его мыла и кожи и пытаясь понять, почему он так сильно мне нравится.

Кай смеётся, сотрясаясь всем своим телом, и неосторожно комментирует:

— Такая история, я думаю, имеется у каждого… все мы в определённом возрасте ломаем кровати!

После этого он осекается, сообразив, что ляпнул не то, что следовало, нервно сглатывает, не находя подходящих слов, чтобы исправить, а я пугаюсь неожиданного чувства, пронзившего мою грудь и всё то, что в ней есть острым болезненным пониманием: «У этого парня были и другие девушки. Он проделывал с ними то же, что и со мной, и скорее всего с ними ему было приятней». Но очень скоро ненастье в моей голове развеивается, потому что Кай находит для нас обоих оправдание:

— Редкая девушка сейчас так осторожна, как ты. Это необычайная ценность, по крайней мере, для меня. Редкий парень отказывается от того, что легко доступно, и совсем не задумывается о том, что этот багаж будет тянуть плечи, когда придёт время для настоящего.

Слово «настоящее» мне понравилось. И про «тянуть плечи» тоже. Причём настолько, что я снова обрела дар речи:

— Много их было?

Кай на мгновение перестаёт дышать, и я уточняю:

— Доступных? Как сильно тянет твои плечи?

Я слышу, как ускоряется его сердцебиение, будто он вот-вот сядет на ракету и полетит в Космос.

— Викки, — медленно, негромко, но достаточно чётко произносит, — ты мне очень нравишься. Не просто нравишься, это что-то другое…

— Просто ответь, как много их? — наседаю, сама пребывая в шоке от собственной смелости.

— Некоторое количество. Плечи тянет, но это посильный груз.

Позже, лет пять спустя, Кай мне признается в том, что не весь его сексуальный опыт был удовольствием или хотя бы необходимостью. И подчеркнёт, что его связи и были именно опытом, в котором случались ошибки, самая большая из которых — неразборчивость.

— Сейчас я хотел бы урезать свою статистику. Сократить до минимума.

— А избавиться совсем? Быть у меня первым, как я у тебя?

— Если бы мы встретились в пятнадцать — запросто, — улыбается, — но при тех же исторических данных это вряд ли возможно, Вик.

Цифра пятнадцать меня напугала. Я в свои пятнадцать жила в виртуальных замках, будучи принцессой, и едва-едва узнала, что в природе существует такая пакость, как «месячные».

— Тебе было пятнадцать?

— Да.

— А ей?

— Тоже. Одноклассница.

— И как?

— Никак. Ей было больно, а мне стыдно.

— А потом?

— Потом лучше.

— А взрослые женщины у тебя были? Старше тебя.

— Были, но не намного старше. Совсем взрослые никогда не привлекали, — отмахивается. — Всегда было более чем достаточно сверстниц. Да и с ними проще.

— На каждой вечеринке?

— Ну… не на каждой…

— Ясно, значит, на каждой.

— Нет, Вик. Далеко не всегда.

— Но вечеринки у вас бесконечные, насколько я знаю.

— Это теперь, а раньше просто денег на них не было!

— А с кем же ты сломал свою отроческую кровать?

— Чёрт, Вик! Ты неугомонна! Может, хватит провокаций? Всё это было до тебя, какая разница?

— Это твоя история, события, разрисовавшие твою личность!

— Именно разрисовавшие, не более. Дурацкие рисунки, которые время выводит, как некачественные татуировки, — тут он тычет пальцем в место за ухом, где когда-то красовалась зелёная ящерица. Он вывел её недавно, но след до сих пор виден.

— Эта татуировка была для девушки?

— Вроде того, — кивает.

— Это с ней вы разломали кровать?

— С ней, — выражение его лица перестаёт быть игривым. Чем оно серьёзнее, тем пронзительнее печёт в моей груди.

— Кто она?

— Первая любовь, Викки. Чаще всего, это самый неуклюжий отпечаток на твоём сердце.

— Дженна? — выдыхаю.

Он тут же вскидывается, словно его ударили, и, всматриваясь в глаза, отрезает:

— Почему сразу Дженна?!

И тут же напоминает:

— Дженна для меня только друг и компаньон.

К «не Дженне» мой интерес не так беспощаден, однако он есть:

— Расскажи, что случилось.

— Она переспала с другим парнем. После этого мы расстались.

— Само собой… — соглашаюсь. — Но, как же так? Как можно так?

— С её слов, вроде как, по пьяни, по дурости. Это случилось в День её рождения: я работал, ребята отмечали. Так вышло, глупо и бестолково — так она сказала. Но, думаю, просто щадила моё самолюбие.

— Она сама призналась?

— Сама. Потому что знала: рано или поздно донесут другие, и я всё закончу, без вариантов. Измены нельзя прощать: это предательство, нож в спину, вылетевший из самого безопасного места, оттуда, откуда не ждёшь, поэтому беззащитен.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍