Игры маньяков - [26]

«Василий Свиридов заплатил за твою глупость. Ты должен был жить под наблюдением».

Борис снова стоял, глядя через плечо парня. Ему потребовалось некоторое время, чтобы осознать, чтобы эти два слова вписались в контекст момента. Василий Аркадьевич?

— Где живет Свиридов? — спросил Сергей.

Прямой вопрос ударил Бориса, как хук в живот. Внезапно во рту у него совсем не осталось влаги. — На даче к югу от Сухуми.

— Где? Точное место.

— Километров сорок. Бывшая резиденция вице-мэра. — Смирин думал, что его сейчас стошнит.

— Батор, — сказал Никольский, и парень-калмык, повернувшись к другому компьютеру, начал яростно печатать.

Смирин закрыл глаза и видел, как Василий разговаривает, его долговязая фигура развалилась в кресле перед экраном компьютера, длинные пальцы хлопали по клавишам, как будто он играл на пианино, голова была повернута, когда он говорил, объясняя преимущества крымского моста при расширении поставок на российскую военную базу. Он увидел его, зарывшегося головой в альбом, в маленьком пятне света в темной комнате. Он увидел, как тот с кривой усмешкой протягивает Раисе плетеную корзинку со своими персиками, говоря, что Борис все еще не умеет выращивать такие сладости.

— Вот, — сказал Батор, показывая на экран. — Чуть больше трех часов назад неизвестные позвонили в местный райотдел полиции. Там просто сказали, что на даче на земле лежит мертвый человек.

Борис почувствовал, что находится где-то в другом месте. Он почувствовал руку на своем плече, а затем колени его коснулись сиденья стула. Он сел. Он услышал, как защелкали клавиши компьютера. Он был слаб, его шатало. Он слушал их разговоры, как будто его не было в комнате. Он не осознавал, что смотрит на что-то или даже видит что-то. Он вообще не осознавал себя, ни в каком контексте.

— Вот он, — повторил Батор. — удалось связаться с моргом первого мединститута. Приняли тело Василия Свиридова из скорой помощи районной клинической больницы полчаса назад. Причина смерти: несчастный случай на даче.

В комнате повисла неловкая тишина. Они не знали этого человека. Они даже не знали Бориса. Чего он ожидал от них? Сострадания? Смерть Василия была так же далека от них, как прогноз погоды с Каймановых островов.

Молчание нарушил Сергей, его голос был одновременно мягким и резким.

— Вот видишь, как это будет работать, — сказал он.

Борис чувствовал, как горит его лицо. Его эмоции были неописуемы — коктейль из смущенного страха, гнева и паники. Здесь не было ничего, с чем он мог бы себя идентифицировать. Самообвинение в причастности к смерти Василия было неизбежно. Смирин вспомнил, как его охватила клаустрофобия при мысли о том, что ему придется жить с наблюдением Израильянца, прислушиваясь к каждому его слову. Он вспомнил, как сказал: «Я не могу так жить». Ну, очевидно, мог. И должен был. Но как он будет жить с этим?

Он пошевелил губами в поисках влаги.

— Раиса с Ларисой Свиридовой в Турции, — сказал он. — Лариса улетает на два дня позже, сразу в Сухуми. Надо что-то предпринять. И прежде чем он успел вымолвить последнее слово, он в панике посмотрел на Сергея. «Какой ужас, Рубен может знать и о них, не так ли?»

Никольский молча дал Борису мобильный. Остальные его сотрудники были заняты, отвернувшись к экранам или поглощенные бумагами, — жест уединения, который Борис оценил, хотя тот и был чисто символическим. Сергей ждал в кресле за соседним столом. Он не отвернулся, он хотел услышать разговор.

— Это можешь быть только ты, Боря, — ответила Раиса.

— Мне очень жаль, — сказал он.

— Я знаю, ты любишь быть внимательным, — вяло сказала она, и он представил, как она смотрит на море с балкона.

Он не знал, как заставить себя говорить. Впрочем, это не имело значения. Еще несколько слов, и она все равно поймет, услышит это в его голосе.

— У меня плохие новости, Рая, — сказал он.

Пауза. Он представил, как она внезапно замирает и заходит назад в комнату, вслушиваясь в его слова, в его тон.

— В чем дело? Ты в порядке, Боря?

Ее голос был спокоен, ее тон был «я не буду паниковать, что бы он ни сказал». Твердая, подготовленная. Сейчас она, должно быть, сидит на постели, щурится от бьющего в глаза солнца, пытаясь вытянуть из него слова.

— Да, я в порядке, — сказал он. — это Василий.

— О, нет… — она затаила дыхание.

— Сегодня утром он попал в аварию рядом с домом. Он мертв, Рая.

— О нет! — повторила она. А потом повторила еще раз. А потом еще раз.

Он ненавидел это больше всего на свете-делать это с ней на таком большом расстоянии, возлагать на нее ответственность за то, чтобы рассказать Ларисе и утешать ее все оставшеся время до отъезда.

Они проговорили полчаса, и он сказал ей правду: он толком ничего не знает. Он попытается получить больше информации. Разумеется, он не сказал ей, что находится в другом городе. Он разберется с этим позже. Он лгал ей, утешал, строил с ней планы. Раиса была лучшей, если она что-то планировала. Это успокаивало ее, помогало справляться с неизвестностью, с неизбежными, но пугающими поворотами жизни.

Это был странный и мучительный разговор, от которого Борису стало еще хуже, потому что он был среди чужих. И даже хуже, потому что он знал правду.