Игры Фортуны - [23]
Антон-Ульрих Брауншвейгский смотрел широко раскрытыми глазами, изумлялся и запоминал. Об условиях своей будущей службы он знал уже немало. Его ждало завидное и почетное назначение. Президент Военной коллегии Бурхард Кристоф[22] Миних (тоже свой, уроженец Ольденбурга) тремя годами ранее задумал смелую реформу кавалерии российской и уже переформировал три отменных драгунских полка в кирасирские по примеру тяжелой европейской кавалерии. Третьим из них в скором времени и предстояло шефствовать Антону-Ульриху. Русские охотно рассказывали, что это бывший Ярославский драгунский полк, полк славный, воевавший под знаменами северного титана царя Петрома против шведов. Эти рассказы наполняли простую душу Антона-Ульрих гордостью, но одновременно и тревогой. Как он, неопытный юнец, справится с таким ответственным назначением? «Ничего! Бог милостив. Авось управишься!», — отвечали русские, и немецкий принц повторял: «Авос, авос».
Перед въездом в Санкт-Питербурх Антон-Ульрих волновался и не спал всю ночь. Однако волнение было не тревожным, а радостным. И мечты были радостные, мальчишеские. Хотелось быть самым лучшим, самым смелым командиром российского кирасирского полка, которого уважают и ценят начальники и любят верные солдаты. А еще представлялась невеста… Ну что мог он, не разу в жизни не познавший женщины и даже толком не влюблявшийся, знать о невесте? Она представлялась приятным дополнением к полку — Антон-Ульрих ожидал увидеть нежную юную особу, которая будет верно любить его только за то, что он есть, махать ему из окна батистовым платочком и провожать в походы.
Он столько всего передумал, когда покидал родной Брауншвейг, что перестал отличать мечты от реальности. Но реальность подступила к Антону-Ульриху вплотную, как только он очутился на новом месте. Российская столица была расположена выгодно с точки зрения морского форпоста империи, но худо для города с многотысячным населением и императорской резиденции. Сырой воздух был гниловат, болотистая почва нездорова. Наспех построенные при великом Петре сооружения быстро ветшали и неряшливо ремонтировались; даже дворцы поражали прискорбным сочетанием внешней роскоши с неустроенным бытом. Жители, даже придворные, страдали и болели, но на сочувственные изумления молодого гостя отвечали привычно: «Ничего! Бог милостив. Авось управимся».
Императрица оказалась не сказочной Семирамидой, а грузной женщиной с грубыми манерами и дурным запахом, крикливой и легко приходящей в ярость. Всемогущий фаворит герцог Бирон, несмотря на сходство фамилии с древним французским родом, был типичным баловнем Фортуны, упивавшимся высоким положением, высокомерным и презрительным со всеми.
Чувство разочарования вызвало и знакомство с полком, который, правда, в качестве слабого утешения именовали теперь Бевернским, по одному из наследственных маестатов Антона-Ульриха. «Не езжайте нынче, — советовали Антону-Ульриху приставленные к нему императрицей придворные и военные лица. — Полк на лагерях, не являет должного вида. Дождитесь плац-парада, вот тогда вступите в шефство честь по чести…». Но он все же поехал, несколько часов трясясь верхами по бескрайним полям, лесам и пустошам в окрестностях русской столицы. Антон-Ульрих желал видеть свой полк таким, каким он есть.
К встрече приезжего шефа кирасиры выстроились фронтом… в пешем строю. Солдаты Антону-Ульриху сразу понравились — рослые, плечистые, широкогрудые, с хорошими смышлеными лицами и пышными усами. Правда, одеты они были не в полагающиеся артикулом нарядные белые колеты из лосиной кожи, а в линялые синие мундиры, оставшиеся от драгунского прошлого, но отточенными драгунскими шпагами[23] отдали на караул так, словно молния сверкнула!
Антон-Ульрих поздравил молодцов тщательно отрепетированным приветствием на русском языке, и в ответ те гаркнули нечто столь слитное и громогласное, что радостно зазвенело в ушах — отличные солдаты! Но отчего не верхами, где же их горячие огромные скакуны, главная сила кирасирского строя? И почему во фронте всего сотни полторы молодцов, хотя в полку долженствует иметь (тут Антон-Ульрих показал хорошую память и знание воинского артикула) 35 штаб- и обер-офицеров, 70 унтер-офицеров, 690 рядовых строевых и нестроевых, 20 трубачей и 1 литаврщика? А, сверх того, 781 строевую лошадь, и еще раз, кони где!?
На эти недоуменные вопросы юного шефа отдававший рапорт по полку седоусый штаб-офицер с мужественным лицом и усталыми глазами глубоко вздохнул и начал отвечать тоном, которым учитель снисходительно вычитывает урок худо выучившему его ученику. Во фронте де только первый эскадрон, ибо на компаменте, то есть в расположении полка, сейчас сей эскадрон один, остальные же с полковыми лошадьми разосланы «на траву» по дальним деревням, ибо лошади за зимнее винтер-квартерование сильно спали с тела и хворы, а то отпускается им еще как в «Уставе воинском» при Петре-батюшке прописано на полгода всего по четверти овса, что есть, ежели разно считать, от восьми до девяти пудов, да сена 15 пудов, а вторые полгода кормись из-под ног, а в кирасирском коне одного росту в холке до 2 аршин и 4 вершков, ему такой дачи мало, а и то воруют все сверху донизу, а на воров никакого укорота не сыщешь… Тут Антон-Ульрих, окончательно запутавшийся в пудах, вершках, четвертях, траве, овсе и сене, несколько жалобно полюбопытствовал, как можно исполнять служебный долг в столь тяжкой кондиции. Пожилой офицер потер пересекавший щеку старый шрам и ответил рассудительно:
