Игры для взрослых - [8]

— Вот и славно, — Турецкий улыбнулся своей фирменной улыбкой. — Давно я не сидел в таком цветнике. А какой пир затеяла наша хозяюшка в честь гостей!

Катя подозрительно взглянула на Турецкого — нс смеется ли он. Потому что, невзирая на ее старания, стол выглядел довольно скромненько: сушки, сухари, чипсы, подсохшие лимонные дольки, разве это повод для того, чтобы радоваться изобилию? По что она могла успеть приготовить, если сразу после смены понеслась со всех ног домой!

— А у меня еще есть коробка конфет! — вспомнила Катя и убежала в комнату.

Вот коробка выглядела впечатляюще — внушительного размера, необыкновенного изумрудного цвета да еще обвязанная золотистой ленточкой.

— Ухажер подарил? — спросил, улыбаясь, Турецкий. — По-моему, любимый цвет некоего доктора.

— Секрет! — улыбнулась Катя и развязала ленточку.

Лена бросила равнодушный взгляд на коробку. Она не притрагивалась ни к чему, только иногда отхлебывала из чашки чай и возвращалась к бахроме. Ирина встревожено наблюдала за ней.

Когда допили чай, Ирина ласково обратилась к девочке:

— Леночка, давай выйдем с тобой в комнату.

— Хорошо, — испуганно ответила она и бросила на маму обеспокоенный взгляд.

— Иди, Леночка, поговори с Ириной Генриховной, — подбодрила ее Катя, а мама проводила растерянным взглядом дочку, и Турецкий понял: она до сих пор не может прийти в себя после вчерашнего потрясения. Потому Катя и взяла инициативу в свои руки, хотя ей это дается тоже нелегко.

Ирина плотно закрыла дверь в кухню, оттуда зазвучала тихая музыка. Наверное, Катя включила телевизор, чтобы подчеркнуть, что никто не прислушивается к разговору Лены и Ирины.

— Садись в кресло, — мягко предложила Ирина, а сама села напротив на диван. — Тебе мама сказала, кто я?

— Да, психолог.

Лена не поднимала глаз, и ее бледное личико покрылось красными пятнами.

— Как ты себя чувствуешь, милая?

— Очень плохо.

— Я хочу тебе помочь. То, что произошло с тобой, можно пережить, я тебя уверяю. — Девочка подняла глаза, и в ее взгляде внезапно вспыхнули искры гнева.

— Как это можно пережить? Это же останется со мной навсегда! — выкрикнула она.

— Милая, поверь мне. Это больно, обидно, унизительно, мучительно, в конце концов, но пройдет время — и все останется только далеким эпизодом в твоих воспоминаниях.

— Разве вы можете меня понять? — тоскливо произнесла Лена. — Теперь уже никогда не будет меня прежней. Я… я изгажена… Я сама себе омерзительна.

— Ты прежняя. Нельзя себя ни в чем винить. Ты не виновата, что два подонка воспользовались твоей беззащитностью.

— Нет, вы меня понять не можете, — упрямо повторила девочка.

— Как раз могу. Потому что я женщина. Потому что в моей жизни тоже был случай…

— Вас тоже когда-то?.. — осеклась девочка и испуганно взглянула на Ирину.

— Я никому об этом не говорила. И мой муж не знает. Ты умеешь хранить тайны?

— Умею! — горячо ответила Лена, и на ее лице Ирина прочитала сострадание. Какая замечательная девочка. Пережив такое, она еще в состоянии сочувствовать.

— Я тогда была студенткой Гнесинки. Мне только исполнилось семнадцать. И у нас был преподаватель — такой яркий, интересный, с вдохновенным лицом. Тогда ему было около сорока. И он меня выделял среди всех. Говорил, какая я талантливая, умная, красивая… Молоденькая неопытная девочка не может не реагировать на такие сладкие речи мужчины-искусителя. Однажды мы ездили с концертом в один районный город. Нас поселили в гостинице. И под благовидным предлогом он зазвал меня в свой номер.

— И вы пошли? — широко открыла глаза девочка.

— Вот видишь, ты понимаешь, что этого нельзя было делать. А я… в общем, я была им очарована и такая глупая, наивная. Он сказал, что хочет поговорить со мной по поводу одного сложного места в симфонии Шопена, это была моя партия. Мне очень польстило, что этот необыкновенный человек, в которого я была тайно влюблена, хочет поговорить со мной как с профессионалом. Он как будто поставил меня рядом с собой, я почувствовала себя ровней ему. Он действительно сначала говорил о музыке, потом о моем таланте, красоте… У него был мягкий завораживающий голос… Когда я поняла, зачем он меня зазвал, пыталась уйти. Но он обнял меня, не выпускал. Я стеснялась кричать, потому что за стеной были наши музыканты. Я боялась, что они услышат, и я буду опозорена навеки. Ведь сложно объяснить, зачем я к нему пошла.

Мне бы никто не поверил. Ведь я не дура! Но. оказалось, что дура. Я долго уговаривала его, чтобы он меня отпустил. Шепотом! Плакала, очень тихо, чтобы никто не услышал. Он вытирал мои слезы и говорил, что так бывает у всех, кто впервые… В общем, он сломил меня. Как же я себя ненавидела! Кстати, на следующий день он говорил со мной, как ни в чем не бывало. И я, хотя возненавидела его, продолжала у него заниматься. Сейчас он известный композитор, и иногда я его вижу. Здоровается и, по-моему, не помнит, что унизил, оскорбил меня. Я тогда считала, что он навсегда искалечил мою жизнь. Но прошло время, и боль притупилась.

— А сколько прошло времени, когда вы почувствовали, что вам стало легче?

— Наверное, с полгода. Я постоянно кляла себя, что пошла к нему… Мне хотелось, чтобы его не стало. Представляешь, я желала ему смерти! Но я не хотела из-за него уходить из консерватории. Потом сумела себя убедить, что он не стоит того, чтобы я ломала свою жизнь.