Игрушка Белоглазого Чу - [15]

Подхожу, значит, к входу на Комсомольскую. Чё там твориться – пиздец во время чумы полный. Картина Страшного Суда: народу толчется до ебениматери, мат-перемат стоит, мужики с огромными тюками туда-сюда снуют, бомжи толпами на солнышке гниют, блевотиной какой-то забродившей воняет, мусора патрулями в этом дерьмище рассекают. Я мимо всего светопреставления бочком протискиваюсь, чтоб до кассы не сильно перемазавшись добраться и обилетиться. Тут меня кто-то за штанину хвать. Я хотел по привычке с ноги не глядя уебать, но что-то меня остановило. Голову поворачиваю – сидит возле окошечка кассы старикашка, газету под жопу подложил, бельмами сверкает и лыбится в три зуба – от вида его меня аж дрожь взяла. Извини, говорю, отец, у самого в кармане вша на аркане. А про себя думаю, с чего я вдруг так всполошился? Мало ли шваль какая привокзальная тут отирается, что ж я себя как первоклассник перед еблей чувствую. Дед молчит, только знай себе меня глазками своими молочными буравит. Я ему: уважаемый, я, с вашего позволения, сейчас билетик куплю и не буду больше вам свет загораживать, штанину только отпустите. А в мозгу крутится «нихуя себе, уважаемый! Чего ж стремно-то так?». Старик вроде как понял, о чем я ему толкую, и штанину из клешней выпустил. Я прямо облегчение испытал, калосральное. Полез в карман за грошиками, чтоб тетке по ту сторону окошка сунуть, тут из-за спины, как гром с ясного неба: «ЖэТэБэКАСД». Поворачиваюсь – сидит дед на том же месте, как ни в чем не бывало, ухмыляется. Простите, вы что-то сказали? спрашиваю я, и сам над собой охуеваю. И тут такая шняга случилась, что я реально чуть не обосрался. Я будто взлетел к потолку, как шарик надувной, завис над турникетами и вниз смотрю. Вижу, народ возле касс толкается, шумит, течет к эскалаторам, а на меня все ноль внимания. Смотрю, возле одного окошка вроде кто-то знакомый маячит. Пригляделся – е-мое, это ж я сам, а возле ног моих старик слепой на газетке сидит. И сквозь шум толпы до меня слова разговора долетают. Не поверишь, я такого ни под коксом, ни под герычем не ловил – разговор этот между мной, тем, что на полу остался, и дедом. А я, тот, что под потолком болтается, все со стороны слышу и вижу.

– Простите, вы что-то сказали? – Руслан выглядел испуганным, что само по себе более чем странно. Любой, знающий Руслана человек, плюнул бы вам в лицо, скажи вы ему, что Шайморданова можно напугать.

– Нет, Русланушка, это ты сказал, – мягким, словно поросшим мхом, голосом ответил старик, не прекращая улыбаться. – Никак забыл свое первое словцо?

– Нет, не забыл, – ошарашенный Шайморданов с точностью до мельчайших подробностей вспомнил, как произнес первое в своей жизни слово. Перед глазами возник дедушка Рашид, хватающийся за карандаш, чтобы записать то, что сказал внук. Мама с беспокойством смотрит на мужа, будто ищет у него поддержки. Отец этого не замечает, он радостно смеется – наконец-то его сын заговорил. Дедушка торжественно водружает на переносицу очки, чтобы прочитать то, что он записал минуту назад…

– Хорошо, что помнишь, – слепец перебил поток воспоминаний Руслана. – О таком забывать не следует.

– ЖэТэБэКАСД… – чувствуя себя как во сне, проговорил Руслан. Его взгляд встретился с незрячим взором старика. – Что это значит?

– А говоришь, что помнишь, – Шайморданову показалось, что старик ему лукаво подмигнул. – Сам себе напророчил, и сам же не понял. А-я-яй. Дедушка Рашид сразу догадался, как твой детский лепет понимать.

– Жизнь Твоя Будет Короткой, А Смерть Долгой, – еле шевеля губами, прошептал Руслан.

– Вот именно! Молодец! – воскликнул старец. – Это слова древнего восточного проклятья. Мой юный друг, едва открыв рот, ты проклял сам себя и всех, кому не посчастливится оказаться рядом с тобой.

– Проклял сам себя? – впервые в жизни Руслан чувствовал себя потерянным и беспомощным.

– Да, это проклятье постигнет любого наркомана, если он вовремя не одумается. Тебе же одуматься не суждено, – старик посуровел, – по крайней мере, пока в тебе живет Шайтан.

– Я не наркоман, и во мне никто не живет, – голос Руслана был настолько слаб и звучал так неуверенно, что он возненавидел себя.

– Я отправил твоего Шайтана немного полетать, – старик хитро прищурил слепые глаза и усмехнулся. – Чтоб он в наш с тобой разговор не встревал.

– Что… – начал было Руслан, но подняв глаза осекся на полуслове – над его головой, под самым потолком, тупо пялясь вниз, парил точно такой же Шайморданов.

– Он почти такой же, как и ты, – ответил старик на незаданный вопрос. – Во всяком случае, не лучше и не хуже, разве что сквернословит без меры. Не в нем сосредоточено все твое зло. Не на его совести все смерти, боль и страдания, пришедшие в мир с твоим появлением. Даже не он толкнул тебя на встречу наркотикам.

– Так почему же тогда он Шайтан? – с трудом понимая смысл сказанного стариком, спросил Руслан и попытался прикинуть, не перебрал ли он с дозой перед поездкой в ресторан.

– Не нравится имя? Пусть будет не Шайтан, а, скажем, Зелибоба – сути это не меняет. Он – чужой дух, обитающий в твоем теле, – старик задрал голову и помахал рукой болтающемуся под потолком двойнику Руслана. – Зелибоба живет в тебе с момента твоего зачатия. Вы сроднились настолько, что даже в разделенном состоянии, то есть сейчас, мыслите примерно одинаково. Я мог бы отправить на прогулку тебя и поболтать с ним, но это было бы не честно по отношению к тебе. Все-таки он чужак, оккупант, хоть и не по своей вине.