Игрек минус - [14]

— Вот она! — пробормотала медсестра, вынимая перфокарту из картотеки. — Форсайт, Джеймс, 26 лет. Отделение Р2.

— Отделение Р2? — переспросил бледный брюнет, который сидел скособочившись в глубоком овальном кресле с оранжевой обивкой.

Врач потянулся за перфокартой:

— Р2 — отделение для душевнобольных преступников. Если вы хотите что-то узнать у него, то не мешкайте, инспектор. Сегодня после обеда его переориентируют.

— Можно на него взглянуть?

— Пойдемте!

Хотя врач шел быстро, движения его были размеренными, степенными: человек, которому подчиняются шестьсот операционных автоматов, должен и вести себя подобающе. Инспектор следовал за ним.

Перед ними открылись и сразу же бесшумно закрылись блестящие стальные двери, приводимые в движение невидимыми глазу сервомеханизмами. Они реагировали на «магнитный узор» жетона врача, который ощупали тысячами ультракоротких токовых импульсов.

Им пришлось пройти по длинным безлюдным коридорам, потом на лифте спуститься в цокольный этаж.

Перед одной из дверей врач остановился:

— Вот он!

На уровне глаз находилось потайное окошко. Инспектор заглянул в камеру, где, кроме откидной кровати и санузла, ничего не было. Серые с отливом стены. На матрасе из пенопласта сидел молодой человек ничем не примечательной внешности. Лоб высокий, в морщинах, тонкогубый рот глубоко вырезан, что придавало молодому человеку презрительный или меланхоличный вид.

— Вы его держите под сомналином? — поинтересовался инспектор.

— Он не опасен.

— А в чем проявляется его болезнь?

— Мы уже проделали кое-какие опыты, — ответил врач. — Погодите, я, пожалуй, вам продемонстрирую…

Он огляделся, потом подошел к одному из встроенных стенных шкафов. Достал пылесос — продолговатый аппарат в светло-коричневом синтетическом футляре. Футляр, разумеется, был запломбирован.

Врач открыл дверь и ногой пододвинул аппарат в камеру, после чего молча вновь закрыл дверь, рукой подозвал инспектора и указал на окошко. Немного погодя спросил:

— Что вы видите?

— Ничего, — прошептал инспектор.

Врач прислонился к стене.

— Ну, тогда подождите немного.

Инспектор поднял руку, призывая к вниманию.

— Он двигается. Встал… наклонился… Поднял аппарат, поставил на кровать.

— Хорошо! — сказал врач с оттенком торжества в голосе. — Сейчас вы сами убедитесь.

— Повертел аппарат… склонился над ним… Теперь я ничего не могу разобрать!

— Позвольте мне… Ага, я так и думал! Можете удостовериться!

Инспектор опять подошел к окошку.

— Он… что?.. Бог мой, он сорвал пломбу! — Он оглянулся. — И вы допускаете это, доктор?

Врач пожал плечами.

— Это помещение, любезнейший, в некотором смысле — ничейная земля. Здесь законы этики не действуют. Но сейчас будьте повнимательнее!

Инспектор снова заглянул в камеру. Прислонившись к двери, он пригнулся, словно на плечи ему давила тяжелая ноша. Он не произносил ни слова

— Ну что? — спросил врач.

Инспектор энергичным движением прикрыл смотровое окошко. Побледнев, проговорил дрогнувшим голосом:

— Непостижимо! Это извращение… Безумие! Он отвинтил гайки, сиял крышку. Что-то достал из аппарата — кажется, провод, какой-то стеклянный патрон и еще что-то блестящее, по виду металлическое… Омерзительно! Я не могу этого вынести.

— Ну да, — сказал врач. — Тяжелый случай. Потому-то он у нас под наблюдением.

— Но переориентировать его вы не станете, — сквозь зубы процедил инспектор.

Врач быстро оглянулся. Зрачки его и без того широко раскрытых глаз заметно увеличились.

— Не понимаю вас. Этот человек — вырожденец. Больной, если угодно, извращенный преступник. Он нарушает правила приличия и порядочности. Послушайте, инспектор…

Но тот уже достал из нагрудного кармана официальный документ. Сложенный синтетический листок сам собой раскрылся, и врач увидел напечатанные строчки, скрепленные печатью с тиснением. Он быстро пробежал глазами текст.

— Странно, — сказал он. — Полиция берет под свою защиту преступника, вместо того чтобы предать его суду. Можно ли узнать причину?

— Почему нет? Но никому ни слова. — Инспектор подошел поближе к врачу и прошептал: — Происходит нечто необъяснимое, да, это происходит, идет процесс… как бы выразиться поточнее?

— Что происходит? — нетерпеливо перебил врач. Инспектор неопределенно повел рукой.

— Многое. И в разных местах. На первый взгляд — мелочи. А в совокупности это для нас угроза: средняя скорость поездов метрополитена за последние полтора месяца повысилась на двадцать километров в час. Новейшие видеокомбайны месяцами никто не выключает, и это никак не отражается на качестве изображения и прочих показателях. Материалы, из которых сделаны конвейеры, практически не знают износа. Стеклянные стены сборных жилых домов более не бьются и не теряют прозрачности. И так далее, и так далее. Вы понимаете, что это значит?

— Разве это не благотворные улучшения? Что вы против них имеете?

— Благотворные? Только на первый взгляд. Вы забываете, что тем самым нарушается технологическое равновесие. Но даже не это нас встревожило. А вот… кто за этим стоит? Должен же кто-то за этим стоять!

Врач побледнел.

— Не хотите же вы сказать, что вновь появились бунтари… что они… Нет, невозможно: всех ученых, всех научных работников мы давно переориентировали…