Игра воды - [19]

Ни сермяжной, ни кондовой, ни исконной не найти.

«И Петр, и Яков, и Иван…»

И Петр, и Яков, и Иван,

И мать в разводах слез,

Все слышали как, – Талифа

Куми! – он произнес.

И лишь, как праведник-гордец,

В углу, склонив чело,

Сидел задумчивый отец,

Не слыша ничего.

Как будто через не могу

Он тратил свои дни,

Ни в море, ни на берегу

Не находя любви.

Ни в синагоге, где служил,

Ни в очаге ночном,

Ни в ком не видел он души,

Творения ни в чем.

Никто не мог ему помочь,

Никто найти слова.

Одна его спасала дочь…

И вот она мертва.

Склоняет солнце тень одну —

Согбенного меня.

И ходят люди по двору

И что-то говорят.

И распрямившись, встав с колен,

Глядит голов поверх —

Как девочка бежит ко мне —

В накидке человек.

Я вижу, как сложились дни

В мгновение одно,

И слезы радости свои,

И детские – ее.

Врубель

Пусть ночь шевелится, как хочет,

Как борщ, ворочается лес,

И заполняет многоточьем

Поэт свой лист тетрадный весь.

Над пустотой мерцают фрески,

Вбит гвоздь воздушный в синий клен.

Узор зеленой занавески

Не сквозняком одушевлен.

Крючки из прописи слились, и

Лес до художника дошел.

Зачем хранить сухие листья

В энциклопедии большой?

Зачем хранить в саду проталины,

И ветром вздутое белье?

Чтоб верить Марфе из Вифании,

Рассказу страшному ее.

Сочельник

Кружит снег над фарфоровой фабрикой,

Над катком, исказившим дома,

Над стеной, измалеванной валиком,

Там, где «Ельцин вор!» надпись была.

В этот час не смеется, не плачется,

Перед сном замирает страна,

И к поэту язык возвращается,

И, как гости, приходят слова.

На качелях, как пьяница, скрючившись,

Он под нос себе что-то поет,

Как соседка от случая к случаю

Полотенцем сожителя бьет.

Теплотрасса, забытая с осени,

Влажным боком над ямой парит.

Что тут скажешь? Не знаю я, Господи…

Ничего. Не могу говорить.

Спазм

Понарошку Бог, на самом деле…

Боже, как Монро на укулеле,

Наиграй мелодию двора,

Чтобы я с тоскою иждивенца

Легкие слова из снов, из детства

К музыке печальной подобрал.

Я спою дворовый шлягер крошке,

Как варились макароны-рожки,

Как качался, не болея, зуб,

Жгла как все каникулы простуда,

Громыхал на кухне дед посудой,

И ветвился елкою абсурд.

На балконе пил холодный воздух

Бледной ксерокопией подростка,

На диване кутался в халат. —

Мне вещал копченый телеящик,

Как Кащей лакает борщ горячий. —

Классика, высокопарность, МХАТ.

По второй программе шорох, сетка,

Вдруг меняют голову генсека

На покрытым благородным мхом,

На прекрасном торсе Дорифора

Под фанфары, завыванья хора,

Под оркестра молнию и гром.

Я спою куплет дворовый детке,

Как страдаю, отвернувшись к стенке,

Ртом дыша. Проходит ночь без снов.

Как заснуть на краешке не знаю,

Музыку когда Господь играет,

Музыку печальную без слов.

Егнышевка

Как мир, такая древняя история,

Путь славы, возвращение домой.

Плющом поросший корпус санатория

С кирпичной обвалившейся стеной.

Фонтаном бывший пруд, обжитый утками.

В ограде будка «Не влезай, убьет!».

Давно стал ржавым конус репродуктора,

Но не устал соловушка, поет.

По-прежнему пугает эхо маршами,

Берет сухой хруст ветки на испуг.

Слышна река с моторками и баржами,

И шорох пены разбирает слух.

Горит в листве расплавленное олово.

Потоп унес качели, вахту, двор,

Сплыла с витриной шумная столовая,

Борщом и кашей пахнет до сих пор.

Жизнь утекла, устало время тратиться,

И спичку ждет, зажженную тобой,

Библиотека, чтоб таблицы Брадиса

Пустить по ветру пеплом и золой.

Шуршит трава дорожкой, мелким гравием.

В пыли лопух, в пыли разбитый клен,

В пыли ворота, как на фотографии,

Смеющимся где ты запечатлен,

Сражающимся деревянной сабелькой

С репейником, крапивой, лебедой

Под кумачом, склонившим Славу за реку,

Когда мы с пляжа топали домой.

Бенедикт

Засыпáл он в каморке своей, как в могиле,

И читал, просыпаясь, и книга его

Уводила Бог весть в Палестины какие,

За цветной Иордан, за Синай далеко.

Ни прохожий не топал, ни всадник не цокал,

Не стучал в двери братец с корзиною слив,

Только двигалась пыль от оптических стекол,

По лучу до стены путь себе проторив.

Человек убегает во тьму от ночлега,

Чтобы видеть сквозь сон, как садится, устав,

На сосну суковатую голубь ковчега,

Как пылает в ветвях от звезды борозда.

Человеческий век, как проселок, короткий

Доживает Барух, возвращаясь домой

К лежаку с теплой шкурой, к трактату, к чахотке,

К чашке чайной простой с кипяченой водой.

Фурлюган

Я так хочу, чтоб ты, дожив до старости,

До слабости, до дряхлости своей,

В запущенном саду забрался в заросли

Смородины и потерялся в ней.

В густой листве, где дачный свет качается,

Среди ветвей на юный куст похож,

Ты заведешься быстро и отчаешься,

И в траву под смородину сползешь.

И здесь, в борще, дыша еще испуганно,

Прижмешься телом старческим к земле.

Как в сумерках ко мне слова по буковкам —

Жуки и мошки явятся тебе.

Нырнет в листву ди-джей кузнечик с ритмами

Планеты, жук пыльцою пошуршит.

И жизнь твоя и трудная и длинная,

Как божия коровка пробежит.

Гигантский мир, заоблачная Грузия,

С воротами распахнутыми рай.

Ничем не выдавай свое присутствие,

Божественность свою не выдавай.

В саду, забытый няньками и маменькой,

Не бойся потеряться, мальчик мой.

Не три слезу, мой глупенький, мой маленький,

Я скоро заберу тебя домой.