Игра в ящик - [24]

«Ну нет, завтра не стану сидеть до закрытия магазина, хватит, днем выскочу и куплю свежий батон. Белый-белый. С хрустящей корочкой. Потрачусь немного. Издержусь. А Борька пусть сам жрет свои отруби» – с этой светлой мыслью, яркой и сладкой, так что буквально вприглядку, Ромка неторопливо зажевал пару кусков тяжелого и сырого бородинского с легким и воздушным салом. Запил чуть теплой водой из чайника. Прямо из горлышка. Заварки тоже не было. Приперла Катца жизнь. Серьезно сел на мель. А может быть, к зиме решил себе дубленку справить? Копит. Спросить, что ли, когда насмотрится программы «Время» в холле?

Спрашивать не хотелось. Тем более что «Время» давно уже закончилось. Ромка упал на кровать и долго лежал, прикрыв глаза рукой. Хотелось лишь одного – чтоб патовый день быстрее кончился. Желтый свет между смеженными веками погас, и явилось утро с целым ворохом новых, таких прекрасных надежд и обещаний. Но вечер еще тлел. Еще вонял паленым.

Ладно. Ромик, не глядя, расстегнул замочек своей студенческой папочки, засунул руку. Пальцы уперлись во что-то твердое и даже объемное. Вроде бы предполагалась пара совершенно невесомых козырей, легких и шершавых авторефератов. Серых, как тряпочки, тетрадок, которые вчера за пять минут до исторической встречи с научным руководителем Р. Р. Подцепа счастливо выцыганил под залог аспирантского удостоверения у бледноперой рыбы, заведовавшей в ИПУ архивом ученого совета. Бумага явно не оберточная, скорее упаковочная. Картон. Ромка ухватил большим и указательным таинственное, угловатое включение и выудил на свет. Ах, вот оно что. Левенбуковское дело. Забылось начисто. Худ. лит. Давно Ромаша не читал так просто. Безо всякой практической необходимости. Сто лет.

«Ну, вот и хорошо. Вспомним детство. Крыша сарая и Майн Рид».

ЩУК И ХЕК I

Жил человек в очень большом городе под красными звездами. Он много работал, а работы меньше не становилось, и никак ему нельзя было отдохнуть. Взять отпуск и уехать в маленький город, который стоял на быстрой речке с ласковым названием Миляжка. А сам город из-за этой речки с карасями да камышами звался Миляжково. Только через него не одна лишь веселая вода бежала и сверкала на солнце, но пролетали через него еще длинные, быстрые поезда. Везли грузы и пассажиров на восток и на запад нашей Родины.

И такая важная была эта железная дорога для советской страны, что в одном только городе Миляжково было целых три железнодорожные станции. Станция Подвойская, станция Миляжково и станция Фонки. Станция Подвойская так называлась, конечно, в честь героя и революционера товарища Подвойского. Станция Миляжково, просто потому что город такой, и если кто-то ехал сюда в гости или по заданию партии, он видел надпись на здании вокзала и сразу понимал: вот тут ему надо выходить. Ну а самая последняя станция по дороге на восток, или первая, если спешит поезд в Москву из снежной Сибири или от рудных Синих гор, называлась Фонки. И звалась она так не из-за речки или озера, и не в честь какого-нибудь красного командира, а потому что однажды, очень давно, один царь решил завести у себя производство немецких цветных стекол. Привез он мастеровых из-за границы и поселил недалеко от Москвы у реки Миляжки. И начали они из песка, которого на Миляжке видимо-невидимо, делать ему разные красивые стекла и цветные безделушки, до которых все цари, да и прочие разные барчуки-дармоеды большие охотники. Были они очень гордыми и заносчивыми, эти царские мастеровые, а чина на самом-то деле небольшого. Вот и прозвали их находчивые соседи-крестьяне не фонами, графами-баронами, а так себе, фонками. Сначала только жителей величали подобным образом, но со временем, и к самой местности с цехами и трубами, песчаными карьерами и березами прилепилось это словечко. Фонки да Фонки.

Вы, наверное, подумали, что после революции все эти царские наймиты и прихлебатели стали шпионами и вредителями. Конечно, так бы, наверное, и случилось, но только все они сбежали в свою далекую Германию еще до революции. В самом начале империалистической войны. Ну а те из них, кто, может быть, остался, один или два, вели себя тише воды ниже травы, потому что возле самой станции Фонки жили два очень бдительных мальчика – Щук и Хек. Были они ребятишками как раз того самого человека, который день и ночь работал в большом городе под красными звездами. И все никак не мог вырваться повидать свою семью. Хотя ехать от Москвы до Фонков всего два часа на пассажирском поезде. Но ведь все знают: когда человек по-настоящему занят своей работой, то у него и минуты свободной нет.

Только случилось вдруг в жизни этого человека одно чудесное событие. Такое замечательное, что он прямо за рабочим столом, под светом зеленого абажура, написал письмо своей жене, маме Щука и Хека. А написал он о том, чтобы семья его приехала к нему в гости, в большой красивый город, лучше которого и нет на белом свете. Днем и ночью сверкают над башнями этого города красные звезды. А по праздникам еще выше этих звезд зажигаются зеленые, желтые и голубые звезды салютов.

Как раз в тот момент, когда почтальон с письмом в большой черной сумке поднимался по лестнице, у Щука и Хека была линейка. Вернее, они хотели устроить пионерскую линейку, потому что у Щука из желтой бумаги получилась настоящая сигнальная труба, а у Хека из красной – настоящий пионерский галстук. Только вместо торжественного построения начался у них бой. Братья толкались и громко выли. А все из-за того, что заспорили, кого из них раньше примут в пионеры по правде.