Игра в косынку. Практикум - [40]

— Какого Васю? — как-то по-идиотски попыталась наврать я.

— Такого, — отмахнулась от меня Анечка, откинулась на ступеньки рядом со мной и закрыла глаза, — ты не бойся, ты просто расскажи.

— Ты меня не лечи, — сердито отмахнулась я от нее, — не лечи, слышишь, у меня все в порядке. Они у меня все, знаешь, где?

— Где? — спросила Анечка ровным голосом, не открывая глаз.

— Это… — я вдруг поняла, что слов не хватает, а вместо них есть слезы. Целое море слез. Даже смешно как-то стало — слова-слезы-море — стыдобина-то какая… — я не плачу, — зачем-то предупредила я Анечку, не открывавшую глаз и не меняющую выражения лица. Потом она медленно кивнула.

— Нет, мне вообще на это насрать, понимаешь?

Анечка кивнула еще раз. Она лениво думала про себя, что у меня аутизм, шизофрения, паранойя, проблемы с социальной адаптацией и она мне в чем-то завидует.

Слово автору. Вася (смотрит вокруг и никого не узнает)

Вася не любит Марго. Дни его текут неторопливо и размерено, про него можно сказать «Козел», каждая Васина неудача гремит как аллилуйя Марго, Вася жмурится, обнимает себя за плечи, ему правда обидно, никто не возьмет Васю за руку и не скажет: «Вот говно-то вышло, ладно, не куксись».

Наша жизнь начинается с жестких ограничений, вся она соткана из запретов и сдерживающих факторов — чувство вины, инстинкт самосохранения, сила тяжести, сопротивление материалов, электропроводимость, вытеснение неприятных воспоминаний, третий кармический закон, десять заповедей, четыре прекрасных истины буддизма, непрерывные цепочки детских ассоциаций, рожденный-ползать-летать-не-может-если-повезет-то-наоборот… Территория, на которой мы можем действовать самостоятельно, ничтожно мала, порой и повернуться негде: страх, клаустрофобия, тоскливое смирение, озаряемые редкими вспышками радости и вдохновения, мерцающее ощущение из какого-то сна, словно пытаешься втиснуться в узкую коробочку — солнце светит редко, всякий, кому не лень, сворачивает твое небо в рулон и прислоняет к стене за дверью в гостиной… Вася также, как и все, никаких отличий — древнегреческий герой Лаокоон, опутанный змеями. Ну не любит Вася Марго — убить его теперь что ли? Приковать к батарее центрального отопления, пока не полюбит? Бить и пытать Васю, чтобы боялся и скрывал свою нелюбовь?

Полное свинство, когда кто-то пытается диктовать нам, как именно стоит распределять свои симпатии. В этом мире достаточно доброты и сострадания, их хватит на человека, которого закатало под каток безответной любви.

Слово автору. Марго (выплясывает и сама себе удивляется)

С Марго еще проще. Она очень любит Васю и очень страдает. Это неподдельная боль, ее ни с чем не перепутаешь, кто пережил, тот поймет — издалека смешно и нелепо — вблизи огромно как небо и почти неподъемно.

Постепенно амплитуда раскачивания Марго уменьшается, и в один момент она зависает в одной точке. Кто знает, как это получается? Накрывает тебя с головой, и чем больше борешься, тем туже проклятая безответная любовь опутывает тебя по рукам и ногам. Бесполезная, никчемная, муторная, как дневной сериал, никуда от нее не спрячешься, никто тебя про нее не слушает, себе уже надоедаешь до посинения, сон теряешь совершенно — куда все это потом девается? Ни одного ответа — одни вопросы, а в таком состоянии не хватает ума даже на них, и просто сидишь и часами гоняешь в своей голове какую-то обидную муть. Бесконечно, от раза к разу, порой любовный морок уже теряет свои четкие очертания и утрачивает форму предмета страсти нежной — страшно подумать, какие обличия он порой умудряется обретать. Длинные речи, многокилометровые домашние заготовки, которых никто никогда не услышит, бесплотные обвинения, сокрушительные риторические вопросы и сияющие как солнце картины попирания ногами все обидчиков разом — всего этого Марго породила сполна — вагон и маленькую тележку.

Многочасовые монологи впоследствии оформились в четкую речь, ограниченную лишь парой минут, но вместившую все составляющие, распластавшие Марго в тишине и пустоте.

Слово Марго. Фигура трагическая (прочувствованная речь длинной в полторы минуты)

Порой я кажусь себе дворником, который разгребает огромные подтаявшие сугробы, и среди оплывшего серого снега лежат старые фотографии. Весна всегда навевает на меня смутные воспоминания. Запах теплой земли делает меня мягкой, как масло, и я начинаю думать о своей жизни. Порой мне кажется, что мои мужчины всегда находятся со мной. Они заглядывают мне через плечо, когда я работаю. Они читают мои дневники. Они плачут, если мне грустно. Когда я покупаю лимоны у цыганки, они советуют мне, какие выбрать, если я кривляюсь перед зеркалом, они присвистывают, когда я плачу или смеюсь, когда холодно, жарко, одиноко, когда люди достали меня и я их видеть не могу — они присматривают за мной. Я всегда нравлюсь своим мужчинам.

Они в моей постели, они в ванной, они напоминают мне о том, что пора менять зубную щетку, они смотрят на меня, когда я лежу на полу в полной темноте и удивляются, что им не удалось выпить меня до дна. Теперь они возвращают мне свои долги — хотя никто из них ничего мне не должен.