Игра в большинстве - [9]

Отношения Маршалла со вторым сыном были намного проще. Джон был именно таким, о каком сыне Маршалл всегда мечтал: отличным спортсменом, прилежным студентом, образцовым ребенком. В возрасте двадцати лет он уже учился в Стэнфорде, играл за футбольную команду института, получал почти исключительно высшие оценки и часто приезжал домой навестить родителей. Распри между отцом и Томом были также источником напряжения в отношениях между братьями. Джон считал отца героем, восхищался всем, что тот делал, и с энтузиазмом рассказывал о нем своим друзьям. Если для Тома отец был лицемером, то для Джона святым. Из двух братьев Джон был для отца светом в окошке. Маршалл водил его на футбол, бейсбол и баскетбол, брал с собой на охоту, чтобы укрепить дружбу. Он предоставлял все те же возможности и Тому, но тот редко пользовался ими, когда стал старше. Маршалл и Джон прекрасно проводили время вместе, что грело сердце Лиз. Она лишь мечтала, чтобы ее старший сын смягчился и тоже проводил больше времени с отцом, начал ценить его. Но было очевидно, что Маршаллу приятнее общаться с младшим сыном, который безоговорочно обожал его, и они славно проводили время вместе.

Но настоящим вызовом и для Маршалла, и для Лиз в настоящий момент была их шестнадцатилетняя дочь Линдсей. Она не разделяла их образа мыслей и постоянно находилась в состоянии войны с обоими родителями. Лиз, которая относилась к ней с бесконечным терпением, тоже приходилось нелегко. В настоящий момент Линдсей боролась за пирсинг и несколько татуировок. У нее было по шесть проколов в каждом ухе и кольцо в носу, которое отец заставил снять под угрозой запереть ее на ключ до конца года. В последнее время она стала вегетарианкой и отказывалась есть с родителями, заявив, что то, что они едят, вызывает у нее отвращение и ее тошнит даже от вида того, как они это едят. У нее был приятель, который выглядел так, будто пережил кораблекрушение, и весь последний год носил дреды. А когда она встречалась не с ним, появлялись другие приятели, такие же, как он, или еще хуже. Линдсей была совсем не та дочь, которую Маршалл рассчитывал иметь. Лиз постоянно убеждала его, что она это перерастет, и он надеялся, что так оно и будет. Ему было намного проще ходить на бейсбол с Джоном и даже спорить с Томом о политике, чем терпеть постоянные бунтарские выходки и идеи Линдсей. Она с трудом училась в школе и бо́льшую часть года находилась на испытательном сроке. Она делала все, чтобы досадить родителям, и спорила с матерью по любому поводу. Лиз привыкла к этому и старалась не расстраиваться, но Маршалл признавался ей, что общение с дочерью выматывает его. Пытаться урезонить ее было бесполезно. Он была самой скрипучей нотой в их мирной домашней жизни, и Маршалл почти испытывал облегчение, когда, вернувшись домой с работы, не заставал ее дома. Единственное, что утешало его, это то, что она не принимала наркотики, но и без этого доставляла немало неприятностей. Почти каждый разговор с дочерью заканчивался тем, что она хлопала дверью своей комнаты. Маршалл уже привык к этому, но все равно старался по возможности избегать этих встреч.

По мнению Маршалла, Лиз была не только идеальной женой, но и замечательной матерью, которая все свое время отдавала воспитанию троих детей. Она никогда не жаловалась, что ей многое приходилось делать в одиночку, пока он был на работе: родительские собрания или школьные события, на которые у него не оставалось времени, общественные мероприятия, которые он не мог посетить, поскольку два дня в неделю проводил в офисе в Лос-Анджелесе, или выходные, когда она помогала ему развлекать клиентов из других стран, или приемы, которые она устраивала, чтобы упрочить его карьеру. Лиз полностью подчинила свою жизнь его интересам, и он знал, что, возможно, рассказывает ей больше, чем следовало бы, о предстоящих сделках или внутренних секретах компании. Но она всегда давала отличные советы, и он полностью доверял ее мнению. Часто она подавала прекрасные идеи, до которых он сам не додумался бы. И при том, сколько делала для детей и для него, она успевала работать волонтером в убежищах для бездомных и заседала в нескольких благотворительных комитетах. В своей общественной работе она не знала усталости, была членом родительского комитета школы в Россе и участвовала в делах детей. Маршалл не мог и мечтать о лучшей жене. Оба они были непрерывно заняты: он – своей работой, она – детьми, всем тем, что делала в помощь ему, и благотворительностью, которая так много для нее значила.

Маршалл чувствовал себя так, будто они партнеры в той жизни, которую построили вместе: вполне комфортной, уютной и успешной. Лиз не была страстной, но страсть ей с лихвой заменяли преданность, честность, надежность и ум. Все, за что бы ни бралась, она делала хорошо. Она могла бы послужить образцом для всех известных ему жен высокопоставленных служащих. И он гордился ею, когда они принимали у себя клиентов или членов совета директоров МОИА. Их совместная жизнь напоминала содержащийся в образцовом порядке корабль, и она всегда была удовлетворена тем, что он стоял у руля. Лиз не желала соревноваться с мужем или строить собственную карьеру. Она никогда не жалела о том, что не стала адвокатом, но использовала свои знания для того, чтобы лучше понять то, чем он занимался, пока возила мальчиков на футбол, а Линдсей – в художественную или балетную школу.